Garumankun

насколько дотошно пушкиноведы искали возможное доказательство измен Натальи Гончаровой, но по итогу, всё что было найдено в её переписках – не более чем этикет, приличиствующий её эпохе, а уж никак не доказательства флирта.

После публикации переписки Дантеса и Гончаровой Сереной Витале стало ясно, что никакой измены не было. Была очень мерзкая интрига беспринципного ловеласа при содействии приёмного отца. Правда, к домыслам С. Витале относительно Гончаровой в книге "Тайна Дантеса, или Пуговица Пушкина" стоит относиться очень критично, ибо у неё выходит, что виновата опять Гончарова, т.к. по непонятной причине держала Дантеса на крючке, но не давала желаемого.
Краткая история:
1) Высокая белокурая бестия Дантес ухаживал за Натальей Гончаровой. В конце 1834 года и весь 1835 год ухаживания Дантеса были довольно невинны. У Натальи Николаевны было много поклонников, которые держали себя в рамках. Пушкин поначалу не обращал особого внимания, хотя Дантес ему не нравился "своею манерою, несколько нахальною, своим языком, менее воздержанным, чем следовало с дамами", как писал Трубецкой .
2) Думаю, стоит привести мнение стороннего современника.

Вашему императорскому высочеству небезызвестно, что молодой Геккерен ухаживал за г-жой Пушкиной. Это неумеренное и довольно открытое ухаживание порождало сплетни в гостиных и мучительно озабочивало мужа...

Далее идёт упрёк в попустительстве мужа, что и привело к трагедии, но это скверное для друга Пушкина мнение легко бьётся письмами Долли Фикельмон и самого Пушкина.
В общем, ситуация куртуазного ухаживания зашла настолько далеко, что о сталкерстве Дантеса стали ходить шутки в салонах. Позднее, в ноябрьском письме к Геккерну (1836 год), которое поэт не отправил адресату, Пушкин писал: «Поведение вашего сына было мне совершенно известно уж давно и не могло быть для меня безразличным; но так как оно не выходило из границ светских приличий и так как притом я знал, насколько жена моя заслуживает мое доверие и мое уважение, я довольствовался ролью наблюдателя, с тем чтобы вмешаться, когда сочту своевременным….». Далее он добавлял: «Признаюсь вам, я был не вполне спокоен».
3) Наталья, если судить по письмам Дантеса, имела взаимные чувства, но объяснение вышло в духе пушкинской Татьяны, что ещё больше растрогало Дантеса.

Когда я видел ее в последний раз, между нами произошло объяснение, которое было ужасно, но принесло пользу; эта женщина, которую едва ли принято считать умной, я не знаю, может быть, такой ее сделала любовь, но невозможно было вложить больше такта, грации, ума, как сделала это она в разговоре, и это было трудно перенести, поскольку речь шла ни больше ни меньше как о том, чтобы отвергнуть человека, которого она любит и который обожает ее, о нарушении своих обязанностей ради него: она описала свое положение с таким чувством и просила о сострадании с такой искренностью, что я был потрясен и не мог найти слов, чтобы ответить ей; если бы ты знал, как она утешала меня, ведь она прекрасно знала, что я в отчаянии и мое положение ужасно, и когда она сказала мне: «Я люблю вас, как никогда не любила, но никогда не просите у меня более моего сердца, поскольку остальное мне не принадлежит, я могу быть счастлива, только честно выполняя свои обязанности, пожалейте меня и любите меня всегда как теперь, и моя любовь будет вам наградой», – о, думаю, если бы я был один, я бы бросился к ее ногам и целовал их, и уверяю тебя, моя любовь к ней с тех пор еще выросла; но она уже не та, я боготворю и чту ее, как боготворят и чтут существо, которому посвятили всю жизнь.
Дантес – Геккерену, Петербург, 14 февраля 1836 года.

А вот письмо Натальи Николаевны Дантесу.

Я люблю вас, как никогда не любила, но никогда не просите у меня более моего сердца, поскольку остальное мне не принадлежит, я могу быть счастлива, только честно выполняя свои обязанности, пожалейте меня и любите меня всегда как теперь, и моя любовь будет вам наградой.

4) Жорж Дантес не знал, не мог знать «Евгения Онегина». И в немом изумлении он удивлялся, откуда у его возлюбленной взялись грация и ум, с которым она отказала ему во всем, кроме своего сердца. Думаю, что я знаю: в «Онегине», 8, XLVII: «Я вас люблю (к чему лукавить?), / Но я другому отдана; / Я буду век ему верна». Эти искренние и благородные слова делают Татьяну Ларину величественным символом честности и долга, «апофеозом русской женщины», они пришли на помощь Наталье Николаевне в наиболее щекотливый момент ее карьеры жены, и вся история могла бы иметь счастливый конец, добродетель и поэзия могли бы восторжествовать, если бы… Дантес не остался недвижим «как будто громом поражен», но возвратился, не знающий усталости, атакуя вновь, используя все возможные уловки, чтобы вновь увидеть Натали, чтобы выманить у нее «да», которого он жаждал.

Теперь я думаю, что люблю ее больше, чем две недели назад. Короче, мой дорогой, это одержимость, которая никак не покинет меня, которая засыпает и просыпается со мной, – это страшное мучение... У меня больше причин, чем прежде, быть счастливым, поскольку мне удалось проникнуть в ее дом, но видеть ее наедине, я думаю, почти невозможно; но я непременно должен, и никакая человеческая власть мне не помешает, потому что только тогда я примирюсь с жизнью и вздохну спокойно...
Дантес – Геккерену, Петербург, 6 марта 1836 года.

5) И далее Дантес манипулирует своим гомосексуальным приёмным отцом, чтобы тот запугивал Гончарову и занимался шантажом, дабы та отдалась Дантесу.
Вяземский пишет:

Адские сети, адские козни были устроены против Пушкина и его жены... Супружеское счастье и согласие Пушкиных было целью развратнейших и коварнейших покушений двух людей, готовых на все, чтобы опозорить Пушкину.

Дантес продолжал ухаживания, ещё более театральные, чем ранее, Геккерен преследовал Пушкину, умолял отдаться Дантесу, уехать с ним, иначе тот может застрелиться, шантажировал распусканием слухов. Для Натальи Николаевны такие разговоры и публичная демонстрация Дантесом своей «страсти» были страшным испытанием. После получения Пушкиным пасквилей у него состоялся разговор с женой, во время которого она рассказала Пушкину о преследовании ее со стороны Геккеренов. Для полноты картины снова процитирую письмо Вяземского.

Эти письма привели к объяснениям супругов Пушкиных между собой и заставили невинную, в сущности, жену признаться в легкомыслии и ветрености, которые побуждали ее относиться снисходительно к навязчивым ухаживаниям молодого Геккерена; она раскрыла мужу все поведение молодого и старого Геккеренов по отношению к ней; последний старался склонить ее изменить своему долгу и толкнуть ее в пропасть. Пушкин был тронут ее доверием <…> Он послал вызов молодому Геккерену.

6) Опять Вяземский.

Начиная с этого момента, Геккерен пустил в ход все военные приемы и дипломатические хитрости. <…> Через несколько дней Геккерен-отец распустил слух о предстоящем браке молодого Геккерена с Екатериной Гончаровой.

Брак состоялся. Пушкину пришлось вернуть вызов.
7) Пушкин отвадил Дантеса от своего дома, но им приходилось встречаться на светских мероприятиях. И там Дантес вел себя по-прежнему развязно и нагло. Пушкин пишет Геккерену письмо. С одной стороны, письмо Пушкина содержит требование "положить конец всем этим проискам" и запрет Геккеренам разговаривать с Натальей Николаевной, но с другой, в нём было обвинение в авторстве анонимных писем и очень провокационный намёк на якобы заражение Дантеса сифилисом. Драке быть!

Отвечает Степан Парамонович:
791x1055
«А зовут меня Степаном Калашниковым,
А родился я от честнова отца,
И жил я по закону господнему:
Не позорил я чужой жены,
Не разбойничал ночью темною,
Не таился от свету небесного...
И промолвил ты правду истинную:
По одном из нас будут панихиду петь,
И не позже как завтра в час полуденный;
И один из нас будет хвастаться,
С удалыми друзьями пируючи...
Не шутку шутить, не людей смешить
К тебе вышел я теперь, басурманский сын, —
Вышел я на страшный бой!»