Пастору открыл дверь его хороший знакомый, ни слова не говоря, он пустил внутрь пришедшего, уходя вглубь помещения. Духовник достал крестик, выставил его перед собой и пошёл за Леонидом. Оказавшись на кухне, оба сели за стол. Хозяин помещения сидел с чашкой чая и едва улыбался, на столе стояла алая губная помада, губы его были измазаны ей вдоль и поперёк и, когда пришедший это увидел, у него началась икота. Стояла тишина, лишь едва слышимый скрип половиц раздавался в коридоре.

— Эх, Леонид Александрович, нужно было гигиеническую брать, а не эту, цвета артериальной крови. — уняв икоту, нарушил молчание Святой Отец.
— Надо было уточнять, я ж в косметике не разбираюсь. — скрипучим голосом ответил Каганов. — Тем более, я её уже опробовал, вишь какой красаве́ц, теперь точно назад не примут.
— «Ces matins gris si doux…!». — из зала раздался резкий вскрик.
— Чтож, пора, — негромко сказал хозяин, отставляя чай в сторону. Мужчины встали и прошли в соседнюю комнату, откуда и шёл звук. Открыв дверь, перед невольным читателем предстало странное зрелище. Посреди комнаты лежал крепко связанный обнажённый мужчина и исступлённо бился в конвульсиях.
— Громоздкие человечьи самки, которыми нам дозволено пользоваться - служат лишь паллиативом. Мы не приемлем полумер.— с пеной на губах шептал он.
Не обращая на него большого внимания, наши герои принялись подготавливать комнату к ритуалу. Каганыч принялся чертить помадой круг, тем самым создавая периметр для буйного пациента. Пастырь же, достав из прихваченного с собой саквояжа кадило, начал освещать комнату, бормоча себе под нос молитву.
— А ведь странно подумать – все они теперь старые, семнадцатилетние... — продолжал бредить бесноватый.
— А бесы нынче начитанные пошли. — пробормотал исповедник. — Кстати, как там дела на литературном фронте?
— Да вон, давеча Серёженька новый литпозор выпустил, в котором в очередной раз ругает какого-то новоявленного писаку за невыразительность его писева и многогранное употребление одних и тех же слов, хотя... сам косноязычен, да и к хорошим, по его мнению, авторам за тавтологию не придирается. Парадокс.
Ты вот знал, что в том же "Хоббите», в первом абзаце, слово нора - повторяется аж 4 раза. По суждениям Агарыча получается, что Толкиен-то говноед. — пыхтя, ответил гуру постмодершизма.
— Ну так у него Князь Процент - хороший автор, что ты от него хочешь. Если у человека три тысячи книг - это ещё не значит, что он умный.
— Давал ей держать... в неловком кулачке... скипетр моей страсти... — захлёбываясь, стенал пациент.
— Хух, — вытерев пот со лба, выдохнул владелец жилища, — можно начинать.
К этому моменту на полу красовались «Руки Бога» и крест святой Нины, обрамлённые кругом, а комната была наполнена дымом кадила и запахом ладана. Тем временем, новоявленные экзорцисты подхватили одержимого под белы рученьки и уложили его в центр очерченной зоны.
— Так, Лёня, ты его держи, а я - гвозди забивать буду. — велел клирик.
Дальнейшие действия сложно назвать гуманными, распластав бренное тело подопечного, борцы с нечистью начали проводить распятие. Каганов удерживал беднягу, пока святой отец приколачивал руки и ноги к полу. Затем, окончив орудовать молотком, поп достал стальные прутья и стал со всей силы хлестать душевнобольного, приговаривая словно мантру:

— «Il était malin, celui, qui a inventé ce truc-là!» — яростно прорычал одержимый безумец. — Словно крохотный сумасшедший... в своей обитой войлоком... палате для буйных.

— Это плохо, зло вырывается, мы не можем дать ему овладеть телом! — закричал священнослужитель. — Гуру хренов, скорее хватай прутья.
— Scheiße! — чертыхнулся Каганыч. — Не думал, что эта тварь настолько сильна.

Но было уже поздно что-либо предпринимать. Свет в комнате погас, раздался страшный рёв, а постмодершизд напоследок успел подумать, что нужно было сразу этого жизоида грохнуть, а не возиться с изгнанием бесов, после чего наступила всеобволакивающая тишина.
И лишь спустя какое-то время, во мгле прозвучал ужасный голос: — Наконец-то я нежно проведу трепещущим жалом по ее вращающемуся соленому глазному яблоку... — А затем всё окутала тьма...
...
...
...
На улице стояла прекрасная зимняя пора, тихо шумели покрытые снегом деревья, морозный воздух был как-никогда свеж, и казалось бы, ничто в этот вечер не предвещало беды.
По тускло освещённой улице брёл запоздалый путник, он шёл к дому на отшибе, близ леса. В руках нёс старенький саквояж, а сам был облачён в тёплое пальто, а на голове красовалась .
Подойдя к входу, он отряхнул налетевший снег и позвонил в звонок.
Пастору открыл дверь его хороший знакомый, ни слова не говоря, он пустил внутрь пришедшего, уходя вглубь помещения... Стояла тишина, лишь едва слышимый скрип половиц раздавался в коридоре...