生命の神

в сети: 30 сент. 2024

«История настойчиво и не без ехидства напоминает нам, что с сотворения мира все бунты против человеческой подлости и угнетения начинались одним храбрецом из десяти тысяч, тогда как все остальные робко ждали и медленно, нехотя, под влиянием этого человека и его единомышленников из других десятков тысяч, присоединялись к движению».
— Марк Твен, Соединённые Линчующие Штаты, 1901 год

Конец утопии

Сегодня любая форма конкретного мира, человеческой жизни, любое преобразование технического и природного окружения представляет собой возможность, и положение этой возможности является историческим. Сегодня мы способны превратить мир в ад, и мы уже на пути к этому. Мы также способны превратить его и в противоположность ада. Это означало бы конец утопии, то есть опровержение идей и теорий, использующих понятие утопии с тем, чтобы выступить с осуждением определенных социально-исторических возможностей. «Конец утопии» также может быть понят как «конец истории» в том смысле, что новые возможности человеческого общества и окружающей его среды нельзя больше считать ни продолжениями старого, ни даже существующими с ними в одном и том же историческом континууме. Скорее, они предполагают разрыв с историческим континуумом; они предполагают существование качественного различия между свободным обществом и по-прежнему несвободными обществами — различия, которое, по словам Маркса, делает всю предшествующую историю лишь предысторией человечества.

Но я полагаю, что даже Маркса еще слишком сильно сдерживало представление о континууме прогресса, что даже его идея социализма еще — или уже — не означала решительного отрицания капитализма, которое предполагалось ею. То есть сегодня понятие конца утопии подразумевает необходимость по крайней мере общего обсуждения нового определения социализма. В основе такого обсуждения лежал бы вопрос о принадлежности основных составляющих марксова понятия социализма к устаревшему ныне этапу развития производительных сил. Устарелость эта, на мой взгляд, наиболее явно выражена в различии между царством свободы и царством необходимости, согласно которому существование и осмысление царства свободы возможно лишь за пределами царства необходимости. Подобное разделение предполагает, что царство необходимости остается таковым в смысле царства отчужденного труда, а значит, говорит Маркс, в нем возможна лишь наиболее рациональная организация труда и максимальное его сокращение.

Но этот труд по-прежнему принадлежит царству необходимости и, следовательно, является несвободным. Я полагаю, что одной из новых возможностей, связанных с качественным различием между свободным и несвободным обществом, является возможность возникновения царства свободы в царстве необходимости — в самом труде, а не только за его пределами. Придавая этой спекулятивной идее провокационную форму, я бы сказал, что нам необходимо признать возможность пролегания пути к социализму от науки к утопии, а не от утопии к науке.

Утопия — понятие историческое. Оно относится к проектам социальных изменений, которые считаются невозможными. Почему невозможными? Согласно традиционному представлению об утопии, невозможность осуществления проекта нового общества имеет место тогда, когда преобразованиям препятствуют субъективные и объективные факторы данной общественной обстановки — так называемая незрелость социальной ситуации. Коммунистические проекты времен Великой французской революции и, возможно, социализм в наиболее развитых в промышленном отношении капиталистических странах являют собой примеры действительного или мнимого отсутствия субъективных и объективных факторов, которые, по-видимому, делают их осуществление невозможным.

Однако проект социального преобразования может также считаться неосуществимым, потому что он противоречит определенным научно установленным законам, биологическим законам, физическим законам; например, такие проекты, как давняя идея вечной молодости или идея возвращения к мнимому Золотому веку. Полагаю, что ныне мы можем говорить об утопии только в этом последнем смысле, а именно — когда проект социальных изменений противоречит действительным законам природы. Только такой проект является утопическим в строгом смысле слова, то есть внеположным по отношению к истории, но даже эта «неисторичность» имеет исторический предел.

Другая группа проектов, невозможность которых обусловлена отсутствием субъективных и объективных факторов, в лучшем случае может быть названа только «временно» неосуществимой. Во-первых, неосуществимость выясняется лишь по прошествии времени. И нет ничего удивительного в том, что проекты социальных преобразований называют неосуществимыми, потому что они не были осуществлены в истории. И, во-вторых, критерий неосуществимости в этом смысле неудовлетворителен еще и потому, что вполне возможна ситуация, когда осуществлению революционного проекта препятствуют противодействующие силы и тенденции, которые могут быть преодолены и преодолеваются именно в ходе революции. Поэтому сомнительно приводить отсутствие определенных субъективных и объективных факторов в качестве довода против осуществимости коренного преобразования. В частности, — и этот вопрос интересует нас здесь — тот факт, что в наиболее развитых в техническом отношении капиталистических странах невозможно выделить революционный класс, не означает утопичности марксизма. Согласно Марксу, социальные агенты революции формируются только в ходе самого преобразования общества, и нельзя рассчитывать на ситуацию, когда в начале революционного движения революционные силы существуют, если можно так выразиться, в готовом виде. Но, на мой взгляд, есть лишь один надежный критерий возможного осуществления преобразования, а именно — когда имеются материальные и интеллектуальные силы для этого преобразования, но их рациональному использованию препятствует существующая организация производительных сил. И в этом смысле, я полагаю, сегодня мы действительно можем говорить о конце утопии.

Наличествуют все материальные и интеллектуальные силы, которые могут быть использованы при создании свободного общества, а то, что они не используются для достижения этой цели, объясняется тотальной мобилизацией существующего общества против собственного потенциала освобождения. Но подобная ситуация никоим образом не делает утопичной саму идею коренного преобразования.

В этом смысле ликвидация бедности и нищеты возможна как ликвидация отчужденного труда и того, что было названо мной «прибавочным подавлением». Даже в буржуазной экономической науке едва ли найдется серьезный ученый или исследователь, который стал бы отрицать, что в техническом отношении голод и нужду можно ликвидировать при наличии уже существующих производительных силах и что происходящее сегодня объясняется глобальной политикой репрессивного общества. И хотя мы согласны с этим, нам до сих пор недостаточно ясно значение этой технической возможности ликвидации бедности, нищеты и работы. Подразумевается, что эти исторические возможности должны пониматься в формах, означающих разрыв, а не преемственность с предшествующей историей, ее отрицание, а не ее положительное продолжение, расхождение, а не развитие. Они означают освобождение измерения человеческого существования этой стороны материального базиса, преобразование потребностей.

В «Экономических рукописях 1857–1859 годов» Маркс показал, что полная автоматизация общественно необходимого труда несовместима с сохранением капитализма. Автоматизация — это только название тенденции, вследствие которой происходит беспрецедентное отделение необходимого физического труда, отчужденного труда, от процесса материального производства. Такая тенденция, при условии ее освобождения от оков капиталистического производства, привела бы к творческому экспериментированию с производительными силами. Творческая фантазия стала бы конкретно структурированной производительной силой, свободно описывающей возможности свободного человеческого существования, исходя из соответствующего уровня развития материальных производительных сил. Но для того, чтобы такие технические возможности не стали возможностями подавления, чтобы они смогли выполнить свою освобождающую функцию, они должны подкрепляться и направляться потребностями, ведущими к освобождению и удовлетворению.

Когда отсутствует жизненная потребность в упразднении (отчужденного) труда, когда, напротив, наличествует потребность в сохранении и расширении труда — даже тогда, когда тот утрачивает свою общественную необходимость; когда нет жизненной потребности в радости, счастье с чистой совестью, а есть невероятно убогая потребность извлекать прибыль из всего, из чего только можно; когда указанных жизненных потребностей нет или же они задушены репрессивными потребностями, остается ожидать действительного превращения новых технических возможностей в новые возможности властного подавления.

Если критическая теория, которая по-прежнему находится в долгу перед Марксом, не желает ограничиваться всего лишь улучшением существующего положения вещей, она должна содержать в себе предельные возможности свободы, которые были обозначены здесь в самом грубом виде, то есть скандальный факт качественного различия. Марксизм должен отважиться дать такое определение свободы, которое позволило бы людям осознать и признать ее в качестве того, чего еще не существует нигде. И именно поэтому так называемые утопические возможности вовсе не утопичны, но представляют собой решительное социально-историческое отрицание существующего, отрицание, которое требует от нас весьма реального и прагматического противодействия, чтобы и мы сами, и другие осознали существование как самих этих возможностей, так и сил, препятствующих их осуществлению.

Достойная манга!
Сюжет: 10/10
Персонажи: 10/10
Рисовка: 9/10
Итоговая оценка: 10/10

Редактор в двадцать четыре года

Когда в начале 1842 г. ведущие рейнские промышленники и банкиры создали в Кёльне «Rheinische Zeitung» («Рейнскую газету»), призванную служить рупором буржуазной оппозиции, они обратились к Марксу с предложением о сотрудничестве. Вскоре он начал писать для этой газеты. А осенью того же года он дал согласие на предложение издателей стать ее редактором.

Маркс переселился в Кёльн и с головой ушел в работу. Одновременно он вел упорную борьбу с цензурой. Занять в столь молодые годы такое видное положение – от этого вполне могла закружиться голова. Однако Маркс не утратил присущей ему скромности.

«Рейнской газете» пришлось защищаться от нападок одной реакционной газеты, которая обвиняла ее в симпатиях к идеям социализма и утопического коммунизма. Маркс откровенно признал, что ему еще не хватает знаний по этим вопросам. Однако он не ограничился такой констатацией, а сразу же сделал из нее соответствующие выводы. Он приступил к изучению имевшейся французской, английской и немецкой литературы по данной проблематике, обменивался мыслями с близкими ему по взглядам людьми в Кёльне и в итоге выработал на сей счет собственную точку зрения. И только после этого он обратился к названной теме на страницах «Рейнской газеты», но теперь уже со знанием дела. Такой упорный труд ради достижения ясности и истины оставался характерным для него на протяжении всей жизни.

В различных сериях статей, публиковавшихся на страницах «Рейнской газеты», он исследовал проблемы политической и социальной жизни Рейнской области. В это время он еще придерживался точки зрения Гегеля, считавшего, что решение социального вопроса является исключительно делом государства. Именно на нем, по мнению философа, лежала обязанность обеспечить разумную организацию общества. Но как могло государство, в котором господствовали юнкеры, выступать защитником обездоленных?

Чем ближе знакомился Маркс как журналист с положением трудящихся масс, тем отчетливее начинал сознавать, что действия людей определяются классовыми интересами, которые Гегель в своей философии не принимал во внимание. У юнкеров были свои интересы, отличавшиеся от интересов буржуа, интересы землевладельцев отличались от интересов поденщиков.

Именно о социальных и экономических вопросах шла речь в нескольких статьях, подготовленных Марксом осенью 1842 г. и в начале 1843 г. для «Рейнской газеты». Он исследовал в них бедственное положение мозельских мелких крестьян, поденщиков и виноделов. Когда же правительство стало протестовать и громогласно обвинять автора статей в клевете, Маркс принял вызов.

Пункт за пунктом он доказывал в своей газете, что правительство фактически не предпринимало никаких серьезных мер, чтобы помочь мозельским крестьянам и поденщикам. Обвинения Маркса били не в бровь, а в глаз. Он не давал сбить себя ничем. Не скрывая противоречий, не щадя самодовольства властей, он наносил удары по наиболее уязвимой сфере политики прусского правительства – его аграрной политике. Вопросы, которые он ставил, помогали вскрывать истинное положение дел. А оно не могло не внушать тревогу.

Крестьяне-виноделы прислушивались к его выступлениям. Ведь появился «газетчик», который не собирался в угоду правительству, церкви или другим толстосумам выдавать белое за черное, нищету за благосостояние, а, напротив, выступал на их стороне, на стороне простых людей. Имя Маркса приобретало популярность, разумеется, не у правительства. Последнее ужесточило цензуру над газетой.

В борьбе с цензурой

Следует упомянуть еще об одном новом для Маркса моменте: ему приходилось преодолевать сопротивление прусско-юнкерского государства, его бюрократии и прежде всего его цензуры. Зачастую статьи не могли печататься в газете вследствие возражений цензора. Жертвой цензуры стали и некоторые материалы Маркса. Но он умел обходить препоны, выдвигавшиеся этими стражами существующего порядка.

С конца 1842 г. конфликты обостряются буквально на глазах. 19 января 1843 г. правительство приняло постановление с 1 апреля запретить издание газеты. Кое-кто из лиц, финансировавших газету, попытались спасти ее, придав ей благожелательный по отношению к правительству тон. Маркс отклонил такие чрезмерные требования. Он решил прибегнуть к политической демонстрации. 18 марта в газете появилась следующая заметка: «Нижеподписавшийся заявляет, что с этого дня он в силу существующих цензурных условий вышел из состава редакции „Rheinische Zeitung“. Кёльн, 17 марта 1843 г. Доктор Хаус Маркс».

Так завершился важный период формирования политических взглядов и мировоззрения Маркса, период, когда ему впервые пришлось открыто занять определенную политическую позицию и изо дня в день отстаивать ее. И он занял такую позицию – позицию последовательного революционного демократа, борца за общественный прогресс, удовлетворение справедливых антифеодальных требований буржуазии и в не меньшей мере борца за интересы обездоленного трудового народа. Одновременно у него сложилось убеждение в том, что прусские юнкеры и их государство являются смертельными врагами демократии и свободы в Германии, а буржуазия боится бескомпромиссной борьбы против феодального строя. «Противно быть под ярмом – даже во имя свободы; противно действовать булавочными уколами, вместо того чтобы драться дубинами. Мне надоели лицемерие, глупость, грубый произвол, мне надоело приспособляться, изворачиваться, покоряться, считаться с каждой мелочной придиркой», – писал Маркс близкому ему по убеждениям человеку, публицисту Арнольду Руге. «В Германии я не могу больше ничего предпринять. Здесь люди сами портятся»

Свадьба в Крёйцнахе

Маркс только сменил поле борьбы, но не отказался от нее. Его мысль сразу же обратилась на поиски того, где и какими средствами ее можно было бы продолжить.

Этим вопросам посвящена его переписка с Руге, в лице которого он нашел временного попутчика. Руге, неоднократно страдавший от произвола цензуры, намеревался продолжить борьбу против идеологии феодализма за рубежом путем издания нового журнала. Он предложил Марксу сотрудничать с ним и обещал обеспечить ему прочное материальное положение.

Маркс дал согласие. Местом издания журнала был избран Париж. Но перед переездом Маркс осуществил наконец свое заветное желание. Он отправляется в Крёйцнах, где в то время со своей матерью находилась Женни, и женится на ней. Свадьба состоялась 19 июня 1843 г. Маркс восторженно пишет, что он «по уши влюблен, и притом – серьезнейшим образом». Женни становится для Карла всем: любимой женой, заботливой матерью их детей, надежным секретарем и корреспондентом, мудрым советчиком и верным соратником по борьбе.

Несколько месяцев молодая чета провела в доме матери Женни. Карл и это время использует для интенсивной подготовки к изданию нового журнала. Он подготавливает несколько статей и в этой связи усиленно работает над специальной литературой. Свидетельством тому осталось свыше 250 мелкоисписанных страниц, содержащих выписки, сделанные им из 42 книг.

Однажды к нему явился друг его покойного отца, тайный советник Эссер и по поручению прусского правительства задал вопрос о том, не желает ли Маркс поступить на государственную службу. Ему была бы гарантирована блестящая карьера. Маркс с презрением отверг эту попытку подкупа. Таким же провалом закончились и другие попытки правящих классов подкупить Маркса, неоднократно предпринимавшиеся на протяжении последующих десятилетий.

В начале октября 1843 г. Карл и Женни покидают Крёйцнах и переселяются в Париж. Отныне для них обоих началась полная лишений и жертв жизнь политических эмигрантов, на которую они добровольно обрекли себя из любви к своему народу, во имя свободы и демократии, во имя общественного прогресса. Они предпочли изгнание и нужду необходимости покориться людям, политика которых была пагубной для их родины, врагам прогресса человечества.

ДВА ЧЕЛОВЕКА ОТКРЫВАЮТ БУДУЩЕЕ

С вынужденным уходом Маркса из «Рейнской газеты» и завершением пребывания Энгельса в Берлине для обоих молодых людей заканчивается важный период их духовного и политического развития. Для них начинается новый отрезок жизненного пути, полный неожиданностей, бурных переживаний и поразительных открытий, личного счастья и одновременно горького опыта, отрезок, которому суждено было коренным образом изменить их жизнь и придать ей совершенно новое направление. Марксу и Энгельсу пришлось пережить это изменение, находясь за границей, одному – во Франции, другому – в Англии. И это не было случайным обстоятельством, ибо обе названные страны в своем экономическом, социальном и политическом развитии намного опередили Германию. То, что в Германии еще только зарождалось – а именно капиталистическое общество и вместе с ним промышленный пролетариат, – во Франции и в Англии предстало перед Марксом и Энгельсом в зрелом состоянии.

Объективная оценка данного аниме (именно аниме, а не персонажей) где-то от 7 до 9 (стиль анимации и музыка), но так как пока нет ничего похожего про Маркса и Энгельса (в отличие от других исторических личностей), поставлю 10 (пожелание на будущее), а в конце, как дополнение, добавлю пару редких исторических фото:

1366x1920
Маркс и его дочери: Женни, Элеонора и Лаура, вместе с Энгельсом 1860 (возможно 1864)
427x600
Молодой Энгельс, 20–25 лет (примерно 1840–1845)