Сидя в вибрирующей кабине вертолета, торопливо уходящего прочь, Канаме
осторожно и незаметно осматривалась.
Боевики из личной армии Леонарда, здоровенные мужчины в камуфляжных
комбинезонах, к этому времени уже несколько расслабились. Некоторые с волнением на
лицах следили за тем, как оказывают медицинскую помощь раненому господину, кто-то
поглядывал в иллюминаторы. Изможденная и вымазанная кровью Канаме, тихо сидевшая
в углу, не привлекала их внимания.
Ее сосед по скамейке привстал, просунувшись вперед, в кабину, и заговорил о чемто. Несмотря на то, что она не понимала испанского, было ясно, что речь идет о состоянии Леонарда.
Если попытаться… – то сейчас.
Едва Канаме поняла это, в ее голове закружился хоровод испуганных мыслей.
Достаточно ли отвлекся боевик?
Пойдет ли все, как задумано?
Несмотря на то, что Калинин тоже на борту вертолета?
А еще – о нем.
Бедный Леонард, он, наверное, сейчас на грани жизни и смерти, и все из-за нее…
Какая глупость!
Она потрясла головой.
Разве она уже не убедилась в этом? Обычное сочувствие может стать смертельным
– давно пора бы понять.
Прикрыв глаза, чтобы не выдать себя лихорадочным блеском, и закусив губу, она
покосилась вбок. Прямо перед ее лицом на боку стоящего боевика из потертой кобуры
торчала рукоятка автоматического пистолета.
Раскрыв глаза, Канаме набрала в грудь побольше воздуха.
Пора.
Вскочив, она вытянула руку и выхватила пистолет из кобуры, судорожно стиснув
рубчатую рукоять. Боевик отреагировал быстро – угрожающе развернувшись. Он
попытался схватить ее, но ему не хватило буквально полпальца. Мужчина замер,
уставившись в черный зрачок дула.
– Не двигаться! Я выстрелю!
Она уже сто лет не кричала так громко и яростно – даже в горле запершило. Но
Канаме не остановилась. Целясь прямо в лицо побледневшему противнику, она заорала:
– Эй, пилот! Слышишь меня?! Быстро поворачивай обратно!
– П-погоди… – сидевший на скамейке напротив боевик что-то быстро забормотал в
головной микрофон.

Почти сразу же из двери пилотской кабины появился человек. Но это был не пилот,
а Андрей Сергеевич Калинин. Представшая перед ним картина – разиня-подчиненный и
Канаме, целящаяся из трофейного пистолета ему в лицо – не заставила майора даже
повести бровью. Ни следа удивления или волнения.
– Энергична, как всегда. А мне показалось, что ты все еще в шоке после выстрела в
него, – холодно проговорил Калинин. – Чидори Канаме. Попрошу тебя убрать палец со
спускового крючка и спокойно отдать оружие. Закончим этот эпизод.
– Не надо мне приказывать. Я буду стрелять.
– Неразумно, – спокойно продолжал Калинин. – Человеку, у которого нет
намерения спускать курок, не следует браться за оружие. Это пустая трата времени.
Кроме того, может произойти непредвиденный несчастный случай. Полагаю, для тебя это
уже не секрет.
– Намерения спустить курок...
Ее пальцы до хруста стиснули тяжелый пистолет, на висках выступили капельки
пота, сердце колотилось у самого горла.
Нужно держаться.
Без слез и жалоб.
Я не могу сдаться. Даже ему, закаленному ветерану, которому не гожусь и в
подметки. Все равно.
Скрутив отчаяние и тоску тугой пружиной, она остро и прямо взглянула на нового
противника.
– Но ведь вы стреляли в него? В Соске?
Она мало знала о том, какие отношения связывали Калинина и Соске – ведь тот
никогда ничего не рассказывал. Ей довелось несколько раз стать свидетельницей их
разговоров, но их голоса оставались официальными и сухими.
Но Канаме знала.
Когда Соске вспоминал его, слово «майор» в его устах звучало как-то особенно. В
нем слышалось безграничное доверие. «Мао», «Курц», «господин Председатель» – эти
слова звучали немного похоже – но все же не так. В них было чуть-чуть, на ту самую,
микроскопическую долю меньше уверенности и преданности.
Теперь Калинин встал по другую сторону баррикад от Соске. Превратился в
беспощадного врага. Но неужели же он остается таким же каменно-твердым и ледяным,
как тогда, когда приказал стрелять в него? Неужели в нем ничего не дрогнуло? Сможет
ли он так же холодно и уверенно поучать ее, глядя ей в глаза?
– Я сделаю это снова, – неожиданно ответил Калинин. Как всегда, равнодушно…
Нет.
Нет, неуловимо, практически неотличимо – его слова звучали с другим
выражением.
– Такой приказ уже был отдан. На это существует серьезная причина. Но я не
рассчитываю что ты, в запале отрицания, поймешь ее.
– Неправда.
– Если тебе хочется так думать – пожалуйста. Но я дам тебе возможность увидеть
последствия своего неразумия.
Канаме замерла, не понимая, что он имеет в виду.
– Его ценой станет жизнь стоящего перед тобой человека. Можешь стрелять, если у
тебя есть желание.
– …Н-неправда.
Слова Калинина падали на сердце, словно капли свинца.
Действительно, разве можно было ожидать, что обычная девчонка, без малейшей
военной подготовки, по милости слепой удачи сцапавшая пистолет, и теперь
размахивающая им перед носом у опытных бойцов и кричащая срывающимся голосом
«Поворачивайте вертолет»! запугать хоть кого-то? Это было просто смешно. Достаточно было взглянуть на реакцию остальных наемников, неподвижно сидящих на скамейках, как и поступила Канаме.
На их грубых загорелых лицах совсем не было страха. Они не скалились, подобно вульгарным кинозлодеям. Не было заметно ни злобы, ни раздражения. Скорее, это было безразличие. Та школьница, которой Канаме была еще совсем недавно, ничего не смогла бы прочитать по этим каменным, неподвижным лицам, но теперь – теперь ей все было
понятно без слов. Она как будто слышала их мысли.
«Он вообще заряжен, этот ствол»?
«Черт с ней, пусть стреляет – дружбан поработает пулеуловителем».
Да, наемников не слишком-то беспокоила угроза жизни их соратника. Тупица,
который позволил девчонке стащить пистолет, ничего лучшего не заслуживает. Даже если
Канаме выстрелит, пострадает только он. Пистолетная пуля не пробьет тело насквозь, а он
стоит слишком близко, чтобы она промахнулась и задела шальной пулей что-нибудь
действительно важное – какой-нибудь агрегат вертолета.
Брать заложника было бессмысленно. Его товарищей совершенно не беспокоила
его возможная смерть.
– Ну, хорошо. Тогда – вот так.
Канаме подняла ствол вверх, выпуская из прицела бледного боевика, и нацелила
пистолет в потолок кабины.
Теперь лица наемников мгновенно стали напряженными. Прямо за тонкой
обшивкой находился редуктор несущего винта и двигатели, с уязвимой топливной
системой и гидравлической системами. Несмотря на то, что это был военный вертолет,
бронирования на нем не было, тем более в интерьере кабины. Даже пистолетные пули,
если выстрелить несколько раз подряд, могли нанести существенные повреждения или
вызвать пожар.
– Если я выстрелю туда – вам тоже будет все равно?!
– Вот как. Бить туда, где больно. Хм, – Калинин кивнул, оставаясь все таким же
серьезным. С выражением учителя, наконец-то, получившего от ученика правильный
ответ. – Но вертолет в настоящий момент идет на высоте ста метров со скоростью двухсот
километров в час. Получив серьезные повреждения, мы не сможем использовать режим
авторотации для аварийной посадки. Наиболее вероятна катастрофа и гибель всех,
находящихся на борту. Даже в маловероятном случае удачной, относительно мягкой
посадки, если мы лишь получим тяжелые ранения, ты не сможешь ускользнуть, поскольку
подвергаешься наибольшей опасности быть травмированной. Таким образом, вероятность
того, что ты сможешь сбежать, равна нулю.
Так он сказал. И это была чистая правда. Теперешняя Канаме тоже отчетливо
понимала, что на такой малой высоте и высокой скорости лопасти несущего винта не
успеют перейти в режим авторотации под действием набегающего потока. Не
пристегнутая ремнем, она будет выброшена из кабины и переломает все кости в момент
падения.