Сознание возвращалось к ней медленно, толчками и урывками. Сперва она увидела белый потолок, который навевал мысли то ли о тюрьме, то ли о больнице – впрочем, особой разницы для неё не было. Потом она поняла, что лежит на кровати, укрытая простынёй почти до подбородка. А потом вспомнила своё имя. Кацура. Кацура Котоноха.
Вместе с этим воспоминанием пришла боль – тупая, пульсирующая боль в голове, где-то в районе виска. Девушка попыталась привстать в постели, но услышала чей-то ворчливый голос:
– Лежите, лежите… Люди после такого неделями восстанавливаются, а то и месяцами, а она вскакивает, видите ли.
Перед глазами вновь полыхнула алая завеса, Кацура мучительно попыталась собрать в одно целое осколки недавнего прошлого. Кровь, много крови… безумный Хайнеман… размашистая, влажно блестящая подпись… и мёртвая Футаба… Мёртвая!
– Аой, – с отчаянием и горечью произнесла Кацура и вновь упала на подушку.
Настала долгая – в пять бесконечных секунд – тишина, потом тот же ворчливый голос произнёс, непонятно к кому обращаясь:
– Да подойдите вы к ней, что ли. Она же до сих пор считает, что она вас убила… А, чёрт бы побрал эту эмоциональную зависимость!
Кацура почувствовала, как кто-то осторожно присел на кровать рядом с ней. Потом чья-то рука прикоснулась к её щеке – тёплая и удивительно знакомая. Кацура не сразу поняла, что именно ей знакомо, и лишь через мгновение осознала запах лавандового мыла. Запах из утраченного прошлого – Футаба всегда пользовалась им, когда мыла руки.
– Аой, – жалобно повторила Кацура, чувствуя, как её рассудок тонко дрожит и вибрирует, словно стекло, готовое лопнуть.
– Я тут, Каттян. Всё хорошо.
И этот голос, и эти слова тоже были невероятно знакомыми. Настолько знакомыми, что их просто не могло существовать здесь и сейчас. Сделав усилие над собой, Кацура повернула голову, и хотя зрение ещё вернулось к ней не до конца, она тотчас узнала ту, которая сидела сейчас рядом. Не могла не узнать.
– Прости, – прошептала Кацура. – Я тебя убила… Выпила твою жизнь. Я…
– Нет, – палец Футабы коснулся её губ. – Ты же видишь, я здесь. Перед тобой. Всё это время ты видела сон, но он наконец-то закончился.
– Сон…
Кацура не понимала ничего, ровным счётом ничего! Аой, её любимая Аой, сидящая рядом с ней, была так реальна, но не менее реальна была и другая Аой, иссушенная и смертельно бледная. А ещё – торжествующая улыбка Хайнемана. Она не знала, что сказать, поэтому просто молчала заплакала
– Слёзы, слёзы, – обладатель ворчливого голоса прошёлся по комнате, скрипнув сапогами. – Может, перейдём уже к делу, раз девушка пришла в себя и даже почти адекватна? По правде говоря, я бы предпочёл вам ничего не говорить, а просто отправить в Палату Забвения, откуда, как известно, выходят только вперёд ногами… Но вы все и так уже влезли в это дело по уши, а ситуация, кажется, выходит из-под контроля.
При этих словах Кацура вздрогнула. Закрытый комплекс из нескольких десятков зданий, принадлежащий Министерству Истины, в просторечии – Палата Забвения… Да ведь она и сама провела там больше двух месяцев совсем недавно. А потом начала работать с Хайнеманом. Но тогда этот ворчливый тип… он тоже оттуда?
– Меня зовут Гард, кстати, – представился наконец-то ворчливый тип. – Инспектор Гард. Футаба, вы бы рассказали сейчас своей… подруге, что произошло в тот вечер. А то я, признаться, не люблю всех этих сантиментов.
Кацура вновь перевела взгляд на свою бывшую напарницу, всё ещё ничего не понимая. А Футаба ласково поправила ей прядь волос, выбившуюся из-за уха, и спросила:
– Ты помнишь наш последний разговор? Тот, когда ты позвонила мне на работу?
– Да… наверное, – Кацура напрягла память, и в виске вновь запульсировала боль. – Мы ведь договорились встретиться… где обычно, верно?
– Верно. Только ты не пришла. Я ждала тебя долго… Час, наверное, а может и два. Потом решила, что у тебя возникли срочные дела. И тут мне позвонил Бронс…
– Позвонил, – хмуро перебил её Бронс, который, как выяснилось, всё это время молча сидел в углу. – Потому что на тот момент знал уже немножко больше, чем следовало. И знал о том, что вы хотели встретиться.
Боль ударила в третий раз. Бронс, её бывший начальник… Теперь Кацура отчётливо вспомнила почти всё. Вспомнила, как вприпрыжку бежала в сквер. Вспомнила свои чудовищные сны накануне. Вспомнила… Нет, вспоминать мёртвую Аой она не хотела, это было выше её сил, и чтобы избавиться от наваждения, она торопливо схватила живую Аой за руку и с силой стиснула её.
– Ладно, – Гард поморщился. – Начнёте тут сейчас рассусоливать… Ты, Эдвард, за двадцать лет ничуть не изменился, а твоя бюрократическая работа отучила тебя называть вещи своими именами. Кацура, у вас голова не болит?
Вопрос прозвучал так неожиданно, что девушка вновь вздрогнула. Медленно поднеся руку к виску, она кивнула:
– Болит… Дёргает то и дело…
– Там у вас ещё и шрамик остался. Но это ерунда, заживёт. Хирурги здесь всё-таки хорошие, достали и ничего не повредили – ни голову, ни аппарат.
Гард разжал кулак, и на чёрной перчатке все присутствующие увидели маленький, с булавочную головку, ярко-синий кристалл. Бронс, видимо, уже знал, что это такое, а вот Футаба охнула, прикрыв рот ладонью:
– Это… было у неё внутри?
– Да, – инспектор кивнул. – Одна из последних разработок Министерства, симулятор наведённой реальности, он же синар. Прибор очень эффективный, всякое использование требует санкции там, наверху, поэтому – строжайший учёт и контроль. Этот же экземпляр нигде не зарегистрирован, я больше вам скажу – его и по бумагам не существует.
Он помолчал, прошёл взад-вперёд по комнате и заговорил снова:
– Вообще говоря, синары программируются с помощью спецкомпьютера, им же и управляются. В данном случае обошлись без компьютера. Прямое подключение силой воли, силой мысли… понимайте как хотите. К счастью, информацию наши специалисты всё же сняли. Так что расслабьтесь, Кацура, все эти вампирские бредни – просто игры вашего разума, порождённые злой волей.
– Но ведь… всё было так реально… Слишком реально!
– На то он и синар, – Гард пожал плечами. – Интереснее другое. Где сейчас находится тот, кто его поставил, и как он это сделал, не имея специальной аппаратуры.
Вопрос был риторический. Уж даже если инспектор этого не знал, остальным это тем более было неведомо. Бронс наконец-то поднялся со стула, на котором он сидел, словно приросший, и сердито спросил:
– Ну и что такое этот ваш Хайнеман? Вы ведь вроде за ним следили?
– Эдвард, ты в своём уме? – Гард изогнул бровь. – Или ты ничего так до сих пор и не понял? Нет больше никакого Хайнемана. Был, да весь вышел. Сейчас это лишь оболочка, сосуд для той силы, перед лицом которой все эти киллианы и иже с ними – детский сад.
Кацура и Футаба переглянулись. Одна из них по-прежнему не понимала совсем ничего, другая – чуть больше, но не намного, но у обеих было огромное желание телепортироваться отсюда куда-нибудь подальше, чтобы ничего не слышать ни о каких секретах. Вот только поздно об этом думать – уж вляпались, так вляпались.
– Аой-тян, – тихонько всхлипнула Кацура. – Это всё правда? И я тебя не убивала?
Наведённая реальность, въевшаяся в её мозг как ржавчина, никак не желала покидать его и рассасываться – даже сейчас. И Футаба, чувствуя смятение несчастной страдающей подруги, так же тихо ответила:
– Правда. Мы с Бронсом нашли тебя в одном из заброшенных зданий на окраине. Там была только ты и больше никого, никаких трупов, никакой крови. Через пять минут примчался Гард, долго матерился и отдавал какие-то распоряжения, а потом тебя привезли сюда.
– Хайнеман… дьявол?
– Точнее, дьявол – это Хайнеман, – вмешался Гард, услышавший их разговор. – Но я не стал бы использовать все эти религиозные термины, они с лёгкостью могут завести не туда. Это, повторюсь, третья сила, которая вынуждает нас сейчас полностью пересмотреть всю нашу стратегию. Я не люблю вмешивать в дело посторонних, но в данном случае выбирать не приходится. Кацура – сотрудник Министерства Истины, по неизвестной причине ставшая объектом атаки. Бронс и так уже знает больше, чем ему положено по статусу.
– А я? – вырвалось у Футабы.
– А вы – самый близкий для Кацуры человек. Ей понадобятся поддержка и защита, особенно сейчас, когда её сознание начнёт отторгать имплантированные фантомы. Считайте себя… ну, её телохранителем, что ли.
Что-то негромко брякнуло – Гард положил на прикроватный столик овальный жетон на цепочке, который, казалось, менял свой цвет каждую секунду – от ярко-алого до густо-фиолетового.
– Брать на службу в Министерство я вас не стану, обойдётесь. А это – ваши временные полномочия. Вы ведь оперативник? С правом ношения оружия? Ну вот и работайте… Пошли, Эдвард. Если у Кацуры головная боль скоро пройдёт, то у нас с тобой она только начинается.
Последние слова инспектора, как нетрудно догадаться, были обращены к Бронсу. Мужчины вышли, дверь палаты – или камеры? – мягко захлопнулась за ними, и Футаба с Кацурой остались наедине, впервые за долгое время. Царила такая тишина, что отчётливо слышалось тиканье часов, висевших на стене.
– Ты бы удивилась, Каттян, – Футаба первой нарушила эту тишину. – Ты бы очень удивилась, если б знала, насколько мне тебя не хватало…
И она прижалась лбом к щеке бывшей напарницы.