Трансильвания. Альфстдорф. 66-й год мертвого бога, 6-й месяц.

Он шагал по мощённой камнем улице. Кованые солдатские сапоги тяжело бухали по залитому лунным светом камню – луна этой ночью была особенно хороша. Но он так не считал, напротив лунный свет заставлял его чувства обостряться до предела, выискивая опасность там, где её зачастую и не было – старая привычка. Он нахмурился, сжал в руке резной серебряный крест, а другой, облаченной в латную перчатку, нащупал тяжелую рукоять молота. Этот привычный ритуал позволил чуть-чуть расслабиться, хотя шерсть на его спине всё ещё стояла дыбом, будто у старого зверя, зачуявшего врага. Он и был старым волком – белым волком наемных охотников Сильвании – Виктором Ван Хэллсингом.

Охотник взглянул на небо, оно, почти затянутое тучами, все же мутно светилось лунным светом. «Будто мертвецу заглянул в рыло» – подумалось ему. Мужчина зябко запахнул плащ и ускорил шаг. Беспокойство никак не оставляло бывалого наёмника, а он привык доверять таким вещам. Но это лишь сильнее выводило Виктора из себя – этой ночью в город спешно прибыла его лучшая ученица прямо посреди задания. «Дядюшка Хэлл» – так она звала его – неуёмная девчонка. Ван Хэллсинг улыбнулся, но тут же скривился – что-то явно было не так, и он спешил во всём разобраться.

Поворот, ещё один, и вот он уже шагает по дороге, ведущей на окраину города – его ученица предпочитала тишину захолустных улочек праздному веселью центра. И всегда по приезду с задания она первым делом бросалась навещать своего «милого наставника», но только не в этот раз. Потемнело – тучи окончательно затянули небо и зашуршали по крышам домов частыми, мелкими каплями. «Не хватало еще вымокнуть» – поднялась и растворилась ворчливая мысль. Благо её дом уже показался впереди, оставалось надеяться, что он достигнет укрытия раньше, чем разразится буря. А в том, что буре быть он не сомневался.

Дождь все усиливался. Резкие порывы ветра кидались прямо в лицо острыми клыками зверя, но тут же отскакивали, дергая за собой полы тяжелого плаща, чуть не сбивая с головы потрепанную треуголку. Последние шаги до дома пришлось бежать, но лишь для того, что бы упереться в... Открытую дверь. Дверь не была заперта на замок. Латная перчатка, потянувшая за увесистый дверной молоток, застыла в воздухе. Глаза старого охотника опасно сузились, обращаясь в прорези безжалостной маски. Так он смотрел на тех, кого собирался убить. Его правая рука нащупала верный молот и крепко обхватила рукоять, левая, убрав крестик в карман, почти сомкнулась на дверной ручке, но та, выскальзывая, внезапно подалась назад...

Опешившему, но настороженному наемнику открыла дверь.. его любимая ученица. Ни слова не говоря, девушка впустила внутрь пришедшего, уходя вглубь своего дома. Ван Хэллсинг достал крестик, выставил его перед собой и пошёл за ней. Оказавшись на кухне, оба сели за стол. Хозяйка дома сидела с чашкой чая и едва улыбалась, на столе стояла алая губная помада, губы девушки были измазаны ей вдоль и поперёк и, когда охотник это увидел, у него началась икота. Стояла тишина, лишь едва слышимый скрип половиц раздавался в коридоре.

– Снежка... Как же ты так... Снежка... – бессильно проскрипел охотник. Глухой стук - из ослабевших пальцев вывалился молот. «И когда он успел стать таким тяжелым?» – мужчина окинул беспомощным взглядом верного товарища, лежащего в пыли. Тихо скрипнули половицы. Из прогорклой тьмы прохода материализовалась тёмная фигура в широкополой шляпе и заслонила собой дверной проем. Резко пахнуло могильной грязью. В комнате похолодало, из спёртого горла охотника вырывались прозрачные облачка пара в такт прерывистому дыханию. Но лишь у него. Снежка все так же безучастно сидела, держась одной рукой за чашку – она не дышала. По посеревшему лицу Виктора потекли слезы. Он вперил ненавидящий взгляд в самое средоточие темноты, что скрыла за собой проход, и потянулся за валяющимся где-то внизу оружием. Он знал, что шансов у него нет, но сидеть и ничего не делать просто не мог.

Время будто замедлило свой бег. Старый мужчина смотрел, как тянется его рука все медленней и медленней, он чувствовал, как стынет в жилах кровь. Где-то в горле бешено грохотало сердце, готовое выскочить на запыленный стол, но Виктор не слышал этого. Тихий, даже слегка приятный смех незнакомца многотонными молотами сокрушал его волю. Он оглушал, он заполнил собой все и звенел, и грохотал, не давая пощады воспаленному сознанию старика. Но все же одетая кованой сталью рука продолжала тянуться к резной рукояти освященного оружия. Хэллсинг изнывал от нетерпения и боли, почти докасаясь спасительного металла. Нужно отдать должное старому охотнику, воля его была крепка и он почти успел. Но за секунду до того, как пальцы сомкнулись на рукояти, его собственное запястье сжали ледяные пальцы беловолосой охотницы. Время вернулось в своё русло. За окном снова лил дождь и выл ветер – за протяжным плачем бури не были слышны ни звуки ударов, ни стоны, ни треск его крепких костей.

***

Утреннее солнце осветило своими лучами старый город. Буря, разразившаяся ночью, была поистине ужасна, но город выстоял. Он пережил эту ночь, как переживал многие ночи до этого и переживет, наверное, еще больше – дожди и бури в Сильвании обычное дело.

Молодой стражник утренним патрулем обходил вверенную ему территорию на окраине города. Открытая дверь. На свежей земле рассыпанной по полу блестят рубинами кровяные разводы. Стены, ошметки мебели и даже дощатый потолок – в запекшейся корке. Посреди комнаты валяется сломанной куклой изуродованный труп, рукоять украшенного молота пробила ему грудь и пригвоздила к земле. Глаза мертвеца открыты, на лице застыла печальная улыбка – так улыбается отец, провожая в путь любимую дочь. Глаза мертвеца открыты. Он пристально смотрит вверх. Туда, где кровью начертана её прощальная фраза - "До свидания милый".

Бывай!