Для того чтобы начинать с базовых вещей. Хотя бы понять что такое Марксизм. И какие вариации есть.
И без вас это отлично знаю, не стоит тут "в батю" играть.
Pravo Pamati
Эти ребята на самом деле к левому движению если и относятся, то очень условно. Они не предлают решения проблем. Они только орут и скачут как некоторые. По сути если почитать что за этим стоит. То по своей сути это фашизм в натуральном виде
Расовые волнения вызвали живой отклик в левой среде по всему миру. И в той степени, в какой на одном ее полюсе раздавались голоса поддержки протестующим, на другом – слышна была критика, переходящая в полное неприятие расового протеста как такового. Американцев, втянутых в протестное движение, обвиняли в абсолютном отсутствии классового сознания, само движение называли бестолковым, а его требования – невразумительными. Сколько только скептических усмешек вызвала «Автономная Зона Капитолийского холма» в Сиэтле, «продержавшаяся» 24 дня. Должны ли мы присоединиться к такой позиции? Можно ли назвать американские волнения проявлением классовой борьбы? И чего от них ожидать? Для ответа на все эти вопросы нам придется залезть в теорию и более пристально посмотреть на расклад классовых сил в Штатах. Взглянуть, в конце концов, на ту же расовую проблему и проблему полицейского насилия с классовых позиций и, исходя из этого, оценить перспективы стихийного протестного движения в США.
История цивилизации – это история классовой борьбы. Таков взгляд марксиста. Следуя ему, мы, однако, далеко не всегда будем натыкаться на буквальное выражение этой борьбы. Научное осознание классовой природы общества, понимание класса как функции от того или иного способа производства, а не статуса, такое понимание возникло лишь в XIX веке. Возникло оно вместе с марксистской концепцией общественного развития. Однако наивно полагать, что до этого не существовало кассового сознания и не существовало соответствующих ему кассовых интересов.
Классовое сознание начинается с осознания своих интересов как интересов своего слоя, своей среды. Георг Лукач определяет это так: «…рационально адекватная реакция, которая таким образом вменяется (zugerechnet wird) определенной типичной ситуации в производственном процессе, и есть классовое сознание». Осознание своих интересов, реакция на несправедливость, все это было у угнетаемых с момента зарождения цивилизации. Но, конечно, само по себе понимание интересов своего класса не ведет к выработке прогрессивного решения классового противоречия. Для последнего необходимо перерасти узко психологическое переживание неравенства и возвысится до теоретического знания об обществе. И только это последнее способно, наконец, преобразить импульс отчуждения и ненависти угнетенного в орудие разрушения старого и создания нового мира.
Классовые конфликты сопровождали всю историю человечества. Восстания Спартака, Уота Тайлера, Степана Разина, куда бы не обращал свой взгляд историк, он везде, в любой эпохе, у любого народа будет отыскивать страницы борьбы с эксплуатацией и бесправием, обагренные кровью. Борьба эта была борьбой классовой, но язык этой борьбы был не способен схватить суть общественных противоречий. Суть этих противоречий скрывалась в характере общественного производства. Для того, чтобы дойти до осознания этого, нужно было разрушение традиционных общественных форм, таких, как сословная иерархия, патриархальная семья, церковь и т.д. Из-под обломков их яснее, как никогда, стали проступать отношения господства, выраженные в чисто экономических формах. А, вместе с этим, обнаружилась и классовая основа цивилизации.
Тогда же и возник тот язык, на котором только и можно было научно говорить об обществе. Язык, позволивший описать социальные группы, институты, классы в качестве производных от властных и экономических отношений, которые, впрочем, сами неразрывно связаны друг с другом.
Язык же массовых движений доиндустриальной эпохи – был языком народным. Проповедь, басня, пророчество – вот его формы. Ограниченность такого языка очевидна. Отчасти эта ограниченность и была причиной того тупика, в который утыкались народные движения. Правда, некоторые исторические тупики оказываются на поверку гораздо ценнее, чем топтание на месте. Они дают примеры борьбы, ценные для всех левых, – примеры благородной борьбы за свободного человека. Отчасти поэтому социалисты прошлого, в том числе и марксисты, всегда с симпатией относились не только к успешным или относительно успешным народным восстаниям, – таких, правда, были единицы в истории, – но и к движениям абсолютно провальным и, казалось бы, бесполезным. Стоит лишь вспомнить, с каким пиететом Маркс и Энгельс отзывались о Спартаке или Томасе Мюнцере.
Повторимся, то, что народным движениям прошлого была недоступна теория, что они не говорили на языке марксизма-ленинизма, вовсе не означает, что они не обладали классовым характером. Вряд ли догадывалась восставшие чомпи, рабочие сукнодельческих цехов XIV века во Флоренции, о своей пролетарской принадлежности. И можно только предполагать, сколько оплеух получили бы они от "просвещенных" потомков за незнание теории научного коммунизма. Вернее, вульгарного коммунизма, ведь именно его активно проповедуют левые догматики и неофиты.
То, что было сказано о движениях прошлого, их ложном классовом сознании, можно отнести и к современным классам, чье сознание также искажено и, в общем, достаточно ограничено, вне зависимости от того, вступают ли они активно в борьбу либо сохраняют пассивность. Но принципиально значимый вопрос заключается не в том, что думает о себе отдельный рабочий или даже рабочие в целом, представляют ли они себя прогрессивным классом или нет, а в том, имеются ли адекватные текущим социальным противоречиям решения, которые масса готова будет в случае обострения классового антагонизма поддержать? Иными словами, имеется ли теория, адекватная текущему политическому моменту, и какова степень ее проработки относительно текущего момента?
Движения в США – дали огромный материал для теоретического осмысления и пропаганды. Но вместо того, чтобы быть пропагандистами, многие наши догматики становятся могильщиками всякого революционного начинания.
В действительности, глядя на стихийные массовые движения, нельзя сводить их к чему-то одному, невозможно ограничиться одной или даже несколькими причинами, пытаясь объяснить их характер. Объяснить их возможно только, рассмотрев противоречия, породившие стихию народного возмущения, в комплексе.
Всплеску недовольства предшествовал экономический спад, усиленный прокатившейся по стране эпидемией COVID-19. "Мы пережили худшую атаку, которая когда-либо была в нашей стране. Это хуже, чем Перл-Харбор. Это хуже, чем (атака на - ИФ) Всемирный торговый центр (11 сентября 2001 года)" – заявлял Трамп в начале мая, желая свалить катастрофические для американцев последствия пандемии на Китай.
Работы с начала февраля в США лишились более 20 миллионов человек, а ВВП страны просел почти на 5% в первом квартале, во втором – на немыслимые 32,9%. К этому прибавляется полный провал системы здравоохранения Штатов, зашкаливающие цифры зараженных – почти три с половиной миллиона, и умерших от COVID-19 – более 130 тысяч человек. К этому прибавляется колоссальное имущественное расслоение, широкая закредитованность населения, отсутствие бесплатного среднего и высшего образования, отсутствие бесплатной медицины. К этому прибавляется чрезвычайная криминализация страны, довольно неуклюжий и в то же время мощный полицейский аппарат и более двух миллионов заключенных, более, чем в любой другой стране мира. Есть ещё и расизм...
@Марксист,Расовые волнения вызвали живой отклик в левой среде по всему миру. И в той степени, в какой на одном ее полюсе раздавались голоса поддержки протестующим, на другом – слышна была критика, переходящая в полное неприятие расового протеста как такового. Американцев, втянутых в протестное движение, обвиняли в абсолютном отсутствии классового сознания, само движение называли бестолковым, а его требования – невразумительными. Сколько только скептических усмешек вызвала «Автономная Зона Капитолийского холма» в Сиэтле, «продержавшаяся» 24 дня. Должны ли мы присоединиться к такой позиции? Можно ли назвать американские волнения проявлением классовой борьбы? И чего от них ожидать? Для ответа на все эти вопросы нам придется залезть в теорию и более пристально посмотреть на расклад классовых сил в Штатах. Взглянуть, в конце концов, на ту же расовую проблему и проблему полицейского насилия с классовых позиций и, исходя из этого, оценить перспективы стихийного протестного движения в США.
История цивилизации – это история классовой борьбы. Таков взгляд марксиста. Следуя ему, мы, однако, далеко не всегда будем натыкаться на буквальное выражение этой борьбы. Научное осознание классовой природы общества, понимание класса как функции от того или иного способа производства, а не статуса, такое понимание возникло лишь в XIX веке. Возникло оно вместе с марксистской концепцией общественного развития. Однако наивно полагать, что до этого не существовало кассового сознания и не существовало соответствующих ему кассовых интересов.
Классовое сознание начинается с осознания своих интересов как интересов своего слоя, своей среды. Георг Лукач определяет это так: «…рационально адекватная реакция, которая таким образом вменяется (zugerechnet wird) определенной типичной ситуации в производственном процессе, и есть классовое сознание». Осознание своих интересов, реакция на несправедливость, все это было у угнетаемых с момента зарождения цивилизации. Но, конечно, само по себе понимание интересов своего класса не ведет к выработке прогрессивного решения классового противоречия. Для последнего необходимо перерасти узко психологическое переживание неравенства и возвысится до теоретического знания об обществе. И только это последнее способно, наконец, преобразить импульс отчуждения и ненависти угнетенного в орудие разрушения старого и создания нового мира.
Классовые конфликты сопровождали всю историю человечества. Восстания Спартака, Уота Тайлера, Степана Разина, куда бы не обращал свой взгляд историк, он везде, в любой эпохе, у любого народа будет отыскивать страницы борьбы с эксплуатацией и бесправием, обагренные кровью. Борьба эта была борьбой классовой, но язык этой борьбы был не способен схватить суть общественных противоречий. Суть этих противоречий скрывалась в характере общественного производства. Для того, чтобы дойти до осознания этого, нужно было разрушение традиционных общественных форм, таких, как сословная иерархия, патриархальная семья, церковь и т.д. Из-под обломков их яснее, как никогда, стали проступать отношения господства, выраженные в чисто экономических формах. А, вместе с этим, обнаружилась и классовая основа цивилизации.
Тогда же и возник тот язык, на котором только и можно было научно говорить об обществе. Язык, позволивший описать социальные группы, институты, классы в качестве производных от властных и экономических отношений, которые, впрочем, сами неразрывно связаны друг с другом.
Язык же массовых движений доиндустриальной эпохи – был языком народным. Проповедь, басня, пророчество – вот его формы. Ограниченность такого языка очевидна. Отчасти эта ограниченность и была причиной того тупика, в который утыкались народные движения. Правда, некоторые исторические тупики оказываются на поверку гораздо ценнее, чем топтание на месте. Они дают примеры борьбы, ценные для всех левых, – примеры благородной борьбы за свободного человека. Отчасти поэтому социалисты прошлого, в том числе и марксисты, всегда с симпатией относились не только к успешным или относительно успешным народным восстаниям, – таких, правда, были единицы в истории, – но и к движениям абсолютно провальным и, казалось бы, бесполезным. Стоит лишь вспомнить, с каким пиететом Маркс и Энгельс отзывались о Спартаке или Томасе Мюнцере.
Повторимся, то, что народным движениям прошлого была недоступна теория, что они не говорили на языке марксизма-ленинизма, вовсе не означает, что они не обладали классовым характером. Вряд ли догадывалась восставшие чомпи, рабочие сукнодельческих цехов XIV века во Флоренции, о своей пролетарской принадлежности. И можно только предполагать, сколько оплеух получили бы они от "просвещенных" потомков за незнание теории научного коммунизма. Вернее, вульгарного коммунизма, ведь именно его активно проповедуют левые догматики и неофиты.
То, что было сказано о движениях прошлого, их ложном классовом сознании, можно отнести и к современным классам, чье сознание также искажено и, в общем, достаточно ограничено, вне зависимости от того, вступают ли они активно в борьбу либо сохраняют пассивность. Но принципиально значимый вопрос заключается не в том, что думает о себе отдельный рабочий или даже рабочие в целом, представляют ли они себя прогрессивным классом или нет, а в том, имеются ли адекватные текущим социальным противоречиям решения, которые масса готова будет в случае обострения классового антагонизма поддержать? Иными словами, имеется ли теория, адекватная текущему политическому моменту, и какова степень ее проработки относительно текущего момента?
Движения в США – дали огромный материал для теоретического осмысления и пропаганды. Но вместо того, чтобы быть пропагандистами, многие наши догматики становятся могильщиками всякого революционного начинания.
В действительности, глядя на стихийные массовые движения, нельзя сводить их к чему-то одному, невозможно ограничиться одной или даже несколькими причинами, пытаясь объяснить их характер. Объяснить их возможно только, рассмотрев противоречия, породившие стихию народного возмущения, в комплексе.
Всплеску недовольства предшествовал экономический спад, усиленный прокатившейся по стране эпидемией COVID-19. "Мы пережили худшую атаку, которая когда-либо была в нашей стране. Это хуже, чем Перл-Харбор. Это хуже, чем (атака на - ИФ) Всемирный торговый центр (11 сентября 2001 года)" – заявлял Трамп в начале мая, желая свалить катастрофические для американцев последствия пандемии на Китай.
Работы с начала февраля в США лишились более 20 миллионов человек, а ВВП страны просел почти на 5% в первом квартале, во втором – на немыслимые 32,9%. К этому прибавляется полный провал системы здравоохранения Штатов, зашкаливающие цифры зараженных – почти три с половиной миллиона, и умерших от COVID-19 – более 130 тысяч человек. К этому прибавляется колоссальное имущественное расслоение, широкая закредитованность населения, отсутствие бесплатного среднего и высшего образования, отсутствие бесплатной медицины. К этому прибавляется чрезвычайная криминализация страны, довольно неуклюжий и в то же время мощный полицейский аппарат и более двух миллионов заключенных, более, чем в любой другой стране мира. Есть ещё и расизм...