Говорят, что с появлением кинематографа, который поначалу был черно-белым, смотревшие кино люди утратили способность видеть цветные сны - их посещали лишь монохромные сновидения. Лишь с появлением в 1960е цветного кинематографа и телевидения новые поколения снова научились видеть цветные сны. Если согласиться с тем, что сноведения это бессознательные выражение наших переживаний, то влияние на сновидения телевидения и кинематографа ставит вопрос о том, насколько наши бессознательные переживания отражают субъективный опыт, а не увиденное нами на кино- или телеэкранах (а теперь и на экранах компьютеров и смартфонов). Насколько то, что влияет на наше бессознательное, почерпнуто нами из реальности, а не из экранизации чьих-то фантазий - кинофильмов, анимации или видеоигр?

Если присмотреться к работам Сатоси Кона, то идея слияния реальности и сновидений прослеживается практически во всех созданных им аниме. Кажется, Сатоси был одержим ею и постоянно пытался как можно полнее ее выразить доступными ему художественными средствами. Разумеется, одержимый подобной идеей Сатоси просто не мог пройти мимо романа 1993 года "Паприка" своего соотечественника Цуцуи Ясутаки, повествующего об аппарате, при помощи которого психиатры могут проникать в сновидения пациентов и избавлять их от психических рассторойств. Идея этого романа весьма напоминает идею романа "Творец сновидений" Роджера Желязны, изданного в далеком 1966 году. Впрочем, в отличие от прочитанного мной еще в подростковом возрасте романа Желязны, "Паприка" Ясутаки показалась мне настолько топорной и бездарно скучной, а персонажи столь отвратительными, что я не смог заставить себя дочитать до конца эту мерзкую вещь, а потому далее воздержусь от детального сравнения первоисточника с его экранизацией, которую осуществил Сатоси Кон. Тем более, что Кон обошел стороной и сгладил до незаметности наиболее отвратительные части книги.

Что он сохранил, так это близкую самому Кону атмосферу кошмарного сновидения, которое тесно переплетается с действительностью, непосредственно на нее влияя и становясь неотличимым от реальности. Аудиовизуальный стиль "Паприки" и в самом деле подобен сновидению - от замечательной, завораживающе-странной музыки, до находящегося на грани абсурда, а порой напоминающего горячечный бред, сюжета, в котором переход между сном и явью часто не различим, и до картинки - яркой, красочной и, в то же время, часто зловещей и пугающей, словно кошмарный сон.

Что до сюжета, то, насколько я понял, принцип действия изобретенной Косаку Токито "машины для анализа сновидений" DC Mini основывается на аналитической психологии Юнга. Психиатр, при помощи машины, проникает в сновидение, то есть индивидуальное бессознательное пациента, в его "тень", пытаясь проявить ее для сознания пациента. Этим и занимается Ацука Чиба, но не непосредственно, а при помощи своей "тени" (альтер-эго). Надев парик и нанеся макияж, строгая, холодная и целеустремленная красавица Ацуко превращается в "Паприку" - развязную, безответственную молодую женщину, приезжающую к пациентам "на дом" со своим DC Mini для проникновения в их сновидения. А пациенты, в свою очередь, в прямом смысле проникают в нее, поскольку Ацуко, "в терапевтических целях", совокупляется со своими пациентами (иногда с несколькими одновременно). Да-да, сцена в отеле в начале фильма, когда Паприка встает с постели "пациента" в халате, забирая DC Mini, это не часть сновидения, а заретушированная Коном демонстрация своеобразных "терапевтических практик" Ацуко в романе. При этом Ацуко считает свои занятия проституцией, совершенные в образе Паприки, как бы "не настоящими", поскольку... ну на ней же парик и макияж, а пациенты ее потом на улице не узнают, или делают вид, что не узнают. Впрочем, отстраняясь от этих действий Паприки, Ацуко не гнушается присваивать все заслуги своего альтер-эго - ведь сеансы-то с пациентами проводит Паприка, а не Ацуко. В общем, с лицемерием и двойными стандартами у Ацуко все в порядке. Кроме того, она тайно влюблена в инфантильного гения Токиту, но вытесняет свою любовь в бессознательное (тень) и не может (то есть не хочет) принять ее так же легко, как она приняла свою склонность к проституции.

Кроме разыгрывающей холодную недотрогу нимфоманки Ацуко, мы имеем инфантильного до неправдаподобности, страдающего ожирением гениального Такито, а также сексуально одержимого Ацуко ее коллегу (отдадим должное Кону, в аниме он хотя бы сделал этого коллегу мужчиной), и еще одного психиатра, манипулятора-психопата, мечтающего поработить при помощи DC Mini мир, а по пути к этой цели практикующего на Ацуко хентай-тентакли. В общем, имеем целую коллекцую сексуальных и прочих психических девиаций - и все это, замечу, только среди "психиатров". Автор "Паприки", очевидно, очень старался, "размазывая" по созданным им персонажам свои сексуальные фантазии и психические отклонения. Я даже не уверен, кому в этом аниме (и в книге) на самом деле нужна медицинская помощь. Пациент Ацуко, детектив Конакава, на фоне всей этой компании свихнувшихся психиатров выглядит вполне себе психически здоровым и адекватным человеком.

Индивидуальное бессознательное всех упомянутых персонажей переплетается между собой и с реальностью, формируя некое коллективное бессознательное, контроль над которым пытается захватить один из них - тот, что психопат. Но в дело вступает детектив Конакава, спасающий Ацуко от тентакль-монстра (тем самым реализуя свои подавляемые кинофантазии). Ацуко же, наконец, принимает свою "тень" Паприку, сливаясь с ней внутри другой "тени" - робота Такито. Обретя целостность путем слияния с "тенью", Ацуко перерождается и побеждает монстра, впитав его в себя. Последнее, впрочем, порождает подозрение о том, что все продемонстрированное нам кошмарное сновидение не более, чем плод воображения одержимой своими демонами Ацуко.

Однако тут стоит обратить внимание на странности двойных стандартов в поведении Ацуко, да и вся сцена каранавала девиаций говорит больше не об индивидуально подавляемых качествах, а о социальном давление в японском обществе. Потому, кроме психологического, стоит упомянуть еще и социальный контекст "Паприки", более детально развернутый Сатоси Коном в "Агенте Паранойи". Контекстуализм и репрессивный конформизм японской культуры не столько психологически загоняет качества отдельных японцев в бессознательное (это более характерно для христианской культуры вины), склько заставляет их эти качества вполне сознательно скрывать (что характерно для азиатской культуры стыда). Подавляемые социальными нормами, невыраженные желания и переживания под воздействием социального давления находят себе "путь к жизни" посредством "альтер-эго", действующего "помимо воли", двойной жизни, двойной морали. Либо выражаются непосредственно телом через психосоматические расстройства. Или же человек просто кончает жизнь самоубийством. Есть еще социально приемлемый вариант - погружение в мир грез. Загнанный в японскую "культурно-корпоративную" этику, человек подавляет свою индивидуальность и превращается в подобие робота, для которого допустимо лишь выполнять социально полезную функцию (не отсюда ли частые аллюзии, связанные с роботами, в аниме и японской культуре?) и имитировать, поскольку места для выражения "своего" уже не остается.

Противоестественность такой "инструментализации" личности очевидна и невыраженные желания и качества "псевдо-робота" доводятся до своих крайних проявлений и, как правило, канализируются путем общественно приемлемых форм - через "мир грез" аниме и манги, с его жестокостью, садо-мазо порнографией и "кавайностью" - в общем, удовлетворением подавляемых желаний на любой вкус. Однако, если пропускной способности социально приемлемых форм оказывается недостаточно, то "канализацию" может прорвать, выпустив все накопившееся "дерьмо" на улицы реальности. Отсюда и кошмарный карнавал - все подавляемое и спрятанное прорвалось из бессознательного и подавляемого в реальность и шествует улицами жутким маршем. И все это "дерьмо" впитала Ацуко. Кроме того, она впитала и противостоящую ей "репрессивную" тень мужчины, пытавшегося контроллировать мир. Сложно не предположить в этом своеобразный феминистический манифест (отмечу, что героини фильмов Сатоси Кона - женщины и ему близко женское мировосприятие). Женшина побеждает репрессивную патриархию своей безграничной толерантностью и впитывает все девиации, вместо их подавления и исключения. Инклюзивность вместо экскоммуникации.

Если таково предлагаемое Коном решение, то оно ошибочно. Осознание и принятие "тени" не означает допушения ее приемлемости и продчинения ей. Пожалуй, тут мне следует пояснить, что же такое эти самые "тени". Это подавяляемые "качества" или желания, которые персонажи не желают признавать, не говоря уже о том, чтобы демонстрировать публично. Подавленные качества мучают персонажей потому, что им не нравятся, но персонажи боятся того, что "тени" - это то, кем они являются на самом деле. К примеру, у всех нас бывают такие моменты в жизни, когда мы ловим себя на том, что наши мысли и эмоции, в лучшем случае, жуткие, если не чудовищные. Но это не значит, что все мы подлецы и чудовища (хотя некоторые из нас таковыми являются). Как только мы признаем существование таких мыслей и эмоций как частей нас самих, мы обретаем способность подчинять и контролировать эти части. Вот что происходит при надлежащем осознании и принятии "тени". Мы не становимся тенями, но, признавая существование теней, можем их контролировать, а не подчиняться им (превращаясь в монстров). Принятие "тени", это как признание своей алкогольной зависимости, что является необходимым шагом для ее преодоления вместо превращения в алкоголика. Признание того, что вы пристрастились к перееданию, - это необходимый шаг для того, чтобы контролировать свой аппетит и не растолстеть. Склонность к перееданию не означает, что ваше истинное "я" - обжорство. Однако, если здоровый аппетит, как часть человеческого существа, превращается в нездоровый, а вы не желаете признать этот аппетит нездоровым и подчиняетесь ему, он может полностью поглотить вас, и уже обжорство определит то, кем вы являетесь. Так и с "тенью" - ее осознание и принятие означает приобретение над ней сознательного контроля, вместо контроля тени над вам посредством бессознательного. Таким образом, осознание и принятие тени означает недопущение контроля тени над сознанием и обретение контроля над самой тенью. Например, осознание Ацуко своей подавляемой сексуальности не означает приемлимости половой распущенности как таковой. Ей просто следует не отрицать и подавлять свою сексуальность, а принять ее существование и научиться ее контролировать, переведя в нравственно приемлемую фору - выйти замуж и "терзать" сексуальными домогательствами своего мужа. Осознание Такито своей инфантильности не означает того, что он должен избегать всякой ответственности и впредь во всем вести себя как ребенок. Ему следует принять свою инфантильность и канализировать ее в креативность, в новые изобретения, не распространяя на прочие стороны своей жизни, где ему необходимо вести себя как взрослому мужчине. Кстати, если бы для главного антагониста-психопата, пытавшегося контроллировать мир, существовал выход, то для него решение состояло бы в осознании и принятии низкого уровня своей эмпатии путем нахождения социально приемлимых форм самореализации. Например, известно, что хирурги, судьи и правоохранители обладают повышенной агессивностью. Однако они канализируют свои садистские и психопатические наклонности в социально приемлимые и полезные формы. Ведь не всякий возмется резать скальпелем живую плоть, задерживать вооруженного преступника, внедряться в преступную организацию или отправлять человека на десятки лет в тюрьму.

Фантазии подобных Кону "творцов сновидений", их сны на яву, способные влиять через кино и телеэкраны на восприятие реальности зрителями, зачастую полностью подменяя собой реальный опыт, вероятно, призваны помочь в "освобождении" зрителя от его "оков", путем инкорпорации "освободительных идей" в транслируемые зрителю грезы (кино, видеоигры, аниме, мангу, музыку и прочее). Кон не просто пытается предложить ложное решение проблемы, он пытается навязать его зрителю художественными средствами. Но решение никогда не заключается в навязывании зрителю "полезной" идеологии путем индоктринации через "грезы на яву" - индустрию развлечений и СМИ..

Как разумные существа, мы в первую очередь обрабатываем реальность посредством нашего сознания, то есть организуя факты в понятные повествования (истории). Само описание реальности является одновременно ее конструкциированием, поскольку придает смысл хаосу фактов для того, чтобы организовать бессмысленные явления в структуру, обрабатываемую нашим сознанием. Поэтому нарративы (истории) - это наши инструменты структурирования реальности и ее постижения. Наука создает истории (гипотезы, теории, законы, принципы, аксиомы, уравнения), которые помогают нам структурировать и постигать реальность наиболее проверяемым способом. Искусство создает истории (литература, кино, сказки, картины, поэзия), которые помогают структурировать и постигать реальность более непосредственным и личным образом. Однако истории, как в форме художественных, так и научных теорий, могут неверно истолковывать действительность как намеренно (ложь), так и вследствие непонимания (ошибка). Подобные ложные истории создают ложную картину действительности, тем самым искажая картину мира. Как только повествование (история) усваивается людьми, оно становится их мировоззрением, и они адаптируют все факты так, чтобы они соответствовали этому усвоенному повествованию. Если повествование ложно, люди будут игнорировать и опускать факты, противоречащие повествованию, и/или неверно истолковывать факты, чтобы вписать их в повествование. Более того, большинство людей склонны усваивать истории, которые им нравятся и льстят им. Здесь в игру вступает идеологическая обработка. Идеологический нарратив создает "полезную" для идеолога интерпретацию действительности, удовлетворяя желание целевой аудитории принимать желаемое за действительное. Это создает удобную ложь, на которую можно положиться, чтобы чувствовать себя "в праве", обиженным, жертвой и избегать ответственности. И так до тех пор, пока не произойдет столкновение с реальностью. Но даже столкновение с реальностью может не помочь, если история усвоится на подсознательном уровне. Индоктринация действует так же, как психологическая травма или психическое заболевание. Параноидальный бред может быть очень логичным и последовательным, когда факты ложно объединяются в вымышленное шизофреническое повествование. Детская психологическая травма может исказить восприятие действительности до такой степени, что никакая психологическая помощь не поможет. В каком-то смысле идеологическая пропаганда - это искусственно навязанное безумие. Общество, которому внушили ложную интерпретацию реальности, безумное общество, становится нефункциональным и постепенно развалится. Потому что реальность сама по себе не является социальной конструкцией. Бредовая вера идеологов (в том числе некоторых философов, ученых, политиков, активистов и художников) в свою власть и право подменять реальность ложными повествованиями является высшей формой солипсизма. Все, что это сделает, - это травмирует и искалечит отдельных людей и общество до точки невозврата. В этом опасность попыток привнести идеологию в повествования, как научные, так и художественные. И те, кто пытается навязывать идеологию, должны нести ответственность за ее последствия.

Впрочем, в свое время "Паприка" очаровала меня вовсе не своим, возможно и ошибочным, moralite. От этого аниме можно получать исключительно аудиовизуальное удовольствие, не особо задумываясь о смысле. Сюжет довольно динамичен и закручен, с характерными для Сатоси Кона элементами саспенса и мистицизма. Ну а режиссура и редактура у Сатоси просто потрясающие - на уровне старых голливудских мастеров. Добавьте сюда хорошую анимацию, красивую картинку, красивую главную героиню (в обоих своих ипостасях) и отличную музыку, приправьте изрядной долей сюрреализма и получите "Паприку", готовую вас очаровать и развлечь даже если вы не готовы вдумываться в сюжет.