@Марксист, В прошлом Америки не раз бывало, что белые и черные объединялись для борьбы за свои права против эксплуатации. Более того, когда-то, – когда Штаты еще принадлежали Британской империи, – была целая категория белых рабов – сервентов (servant — англ. слуга). Последних толкали в сети рабства не работорговцы, а нищета, политические, религиозные, а то и уголовные преследования на своей родине, в Англии или Ирландии. Доведенные до предела нищеты, бесправия, они заключали контракт, обязуясь работать в течение четырех-семи лет на хозяина в обмен на проезд до Нового света. Законтрактованные работники по своему положению не сильно отличались от черных невольников. Их так же, как рабов, покупали и продавали, и не только мужчин и женщин, но и детей. Они содержались в отвратительных условиях, и жизнь их так же мало что значила в колониальной Америке. Правда, в отличие от рабов, сервенты все-таки могли дождаться и дожидались освобождения. И это различие, пусть и не разительное, в положении белых бедняков и черных впоследствии сыграет свою роль в становлении американского расизма.
Но изначально, находясь примерно на одном социальном уровне, чувствуя в равной степени давление и эксплуатацию, белые сервенты и черные рабы естественным образом не склонны были обращать внимание на различия в цвете кожи и даже в культуре. Историк Говард Зинн в своей известной книге «Народная история США» писал: «Несмотря на предвзятые мнения о черном цвете, несмотря на особую зависимость негров в Северной и Южной Америке в XVII в., существуют свидетельства того, что, когда белые и чернокожие сталкивались с общими проблемами, сообща работали, видели общего врага в своем хозяине, тогда они относились друг к другу как равные. Как пишет об этом исследователь рабства К. Стэмп, черные и белые сервенты в XVII столетии были «удивительным образом безразличны к очевидным физическим различиям между собой».
Историк Эдмунд Морган в книге «Американское рабство, американская свобода» также описывал, как стирались межрасовые границы в случае равных условий нищеты и бесправия: «Есть намеки на то, что две группы презренных изначально видели друг друга разделяющими одну судьбу. Например, среди сервентов и рабов были обычным делом совместные побеги, похищение свиней, попойки. Среди них не было необычным предаваться совместным любовным утехам. Во время восстания Бэкона один из последних сдавшихся в плен отрядов состоял из восьмидесяти негров и двадцати сервентов-англичан».
Естественным страхом эксплуататоров является страх перед объединением эксплуатируемых. И в истории Америки, как уже говорилось, есть страницы, когда оно действительно происходило. Примеры такого объединения можно найти в крупном восстании Натэниэля Бэкона против колониальных властей в 1676 году. Историк Говард Зинн пишет: «В восстании Бэкона правителей Виргинии больше всего напугало то, что в его ходе чернокожие рабы и белые сервенты объединились. В одном гарнизоне сдались «400 вооруженных англичан и негров», в другом – 300 «фрименов и сервентов – африканцев и англичан». Морской офицер, подавивший сопротивление 400 человек, писал: «Я уговорил большинство из них вернуться по домам, что они и сделали, кроме примерно 80 негров и 20 англичан, которые не сдали оружие».
Но если бедные белые и черные так легко находили общий язык друг с другом, откуда тогда взялся расизм? Эдмунд Морган объясняет его классовыми причинами. «Расизм» был вызван пусть и не существенным в масштабе всего классового общества, но все же различием в социальном положении одних и других. Как уже отмечалось, белые сервенты и черные рабы, хотя и находились на самом дне общества и были абсолютно зависимы от воли своих хозяев, все же отличались статусом. Одни, белые, сохраняли право на свободу, могли надеяться покончить с бедностью, «выбиться в люди», другим, черным, все это было недоступно. Одни имели право на мечту, другие и этого были лишены. Правящим классам, осознающих, сколь разрушительную роль могут сыграть восставшие черные, если увлекут за собой недовольных белых, было важно разъединить рабочий класс. И по тем контурам, где уже имелись классовые различия, стигматизированные черным цветом кожи, нужно было провести жесткие, непреодолимые границы отчуждения. Морган писал: «Если бы фримены, чьи надежды не оправдались, нашли общие цели с рабами, питавшими отчаянные надежды, результаты этого могли бы быть хуже всего, что сотворил Бэкон. Решением проблемы, очевидным и постепенно признаваемым, был расизм, разделение представляющих опасность свободных белых и столь же опасных чернокожих рабов барьером расового презрения».
Таким образом мы видим, что расизм как идеология превосходства одной части общества над другой призвана скрыть изначальный классовый антагонизм. Расизм маркирует социальное неравенство строением черепа, цветом кожи, иными признаками. Однако, в действительности, все эти признаки являются вторичными по сравнению с изначальным классовым положением дискриминируемого. Расизм – это естественный шаг от мысли о естественности и оправданности эксплуатации и, следовательно, неравенства до идеи, что есть те, кто на эту эксплуатацию обречен от рождения в силу своих пороков, умственного развития и всего такого прочего, например, цвета кожи.
«Сами виноваты», – сейчас говорят некоторые наши защитники рынка о бедных в точности так же, как ранее говорили рабовладельцы о своих «говорящих инструментах», приписывая им врожденное тупоумие, леность, неспособность к цивилизационному развитию и прочее, и прочее. И таких замечаний от наших капиталистических «робинзонов» по отношению к нашим простоватым «пятницам» приходится слышать с каждым годом все больше. «В современном мире бедными и нечастными являются страны с ублюдочными режимами. А внутри богатой страны бедными и несчастными являются ублюдки», – писала журналистка Юлия Латынина лет десять назад, осуждая охватившие Лондон волнения, вспыхнувшие в ответ на убийство полицейским черного Марка Даггана. «Если не получилось преуспеть по правилам капиталистического мира, то надо этот мир разрушить. Никто не хочет бороться за то, чтобы не было бедных, — это сложно и трудновыполнимо, бороться за то, чтобы не было богатых, – весело и приятно», – пишет Собчак и выкладывает в «Инстаграме» черный квадрат с песней «Убили негра» на фоне американских протестов, вспыхнувших в ответ на убийство черного Джорджа Флойда. Такие вот у нас либеральные «властители дум», наглядно демонстрирующие, что от социального расизма до расизма обычного – один шаг.
Борьба с расизмом всегда была частью той работы, которую вели американские левые. Во всех их программах проблема преодоления расовых барьеров до сих занимает важное место. В современной программе Коммунистической партии США борьба против расизма рассматривается как часть рабочей борьбы. Там, в частности, прописано следующее: «Расизм подрывает единство рабочего класса на всех уровнях. Расизм – это инструмент эксплуатации не только черного и цветного населения, но и белых рабочих… Возможность работодателей оплачивать труд в зависимости от цвета кожи, происхождения, иммиграционного статуса рабочего ведет к понижению стоимости всей рабочей силы. Это позволяет боссам получать еще большую прибыль. Расизм хорош для бизнеса, но вреден для трудящихся всех рас».
Как ни странно, американские коммунисты, поднимая расовый вопрос, в отличие от некоторых российских товарищей, не считают его «уродующим классовую суть происходящего». Напротив, расовый вопрос у них непосредственно связан с классовым вопросом. И не является случайностью, что наряду с лозунгом «Black lives matters» (Черные жизни важны) во время протестов проскальзывают другие, наподобие «Eat the Rich» (Ешь богатых). Кстати говоря, он взят из афоризма Руссо, вдохновителя Великой Французской революции: «Когда бедным нечего больше есть, они будут есть богатых». Тем более что рабочий класс к такой диете подводит сам кризис существующей экономической системы, заставляющий выходить на протесты и белых, и чёрных.
@𓆏, ты не знаешь истории США и давай это обсуждать не будем. Что касается, Сталина. Ошибки конечно были только условия и опыта тогда государственного строительства не было никого и результаты впечатляют. О таких можно сегодня только мечтать. Ты не сути его в рамках сегодняшний день. Сегодня те же 30-е, и после военные годы.И оценивать по сегодняшним критериям и знаниям что делали те руководители страны. Могут только законченные Мерзавцы. По поводу Вавилова - понтанулся ты конечно знатно. Но к нему Сталин не имеет никакого отношения. Тогда по нему решали другие задачи. Да и генетика и биология в те годы была новой неизведанной территории. И если уж на то пошло пилицилин в России получили лучше чем в США и это по сути во время войны! Я имел ввиду Вивилола известного аналитика бизнесмена китаеведа. Много интересного рассказыает про сегодняшний Китай.
@𓆏, По поводу Гетто, чтобы вытащить людей оттуда для начало, надо чтобы люди сами захотели. Чтобы у них появились авторитеты черных сами им сказали. Мы не хотим жить в дерьме. Любая классовая борьба начинается с коммун. Если там не хотят ничего менять, ты хоть тресни. Я расскажу свой жизненный опыт. Когда наш начальник стал шантажировать всех уволить и пытался разогнать наш профсоюз, мы не прогнулись. Хотя были те кто хотели кинуть. Но были авторитеты которые объяснили что надо делать. Но ключевое, люди захотели и поверили нам. И люди сами все решили отстаивать свои интересы. А у черных пока по факту - чтобы можно было грабить и убивать. Это плохо конечно, но это реалии сегодняшнего черного общества. Ну проще же всего продавать наркотики и читать реп. Вот даже в НБА разрешили марихуану употреблять. Какие герои, такое и общество! И чего ты им можешь объяснить? Что-то может у них поменяется только в одном случае. Если у них будет социальный катаклизм великой депрессии 30-х. И то не факт. Теория это одно, а реалии другое.
@Марксист,В прошлом Америки не раз бывало, что белые и черные объединялись для борьбы за свои права против эксплуатации. Более того, когда-то, – когда Штаты еще принадлежали Британской империи, – была целая категория белых рабов – сервентов (servant — англ. слуга). Последних толкали в сети рабства не работорговцы, а нищета, политические, религиозные, а то и уголовные преследования на своей родине, в Англии или Ирландии. Доведенные до предела нищеты, бесправия, они заключали контракт, обязуясь работать в течение четырех-семи лет на хозяина в обмен на проезд до Нового света. Законтрактованные работники по своему положению не сильно отличались от черных невольников. Их так же, как рабов, покупали и продавали, и не только мужчин и женщин, но и детей. Они содержались в отвратительных условиях, и жизнь их так же мало что значила в колониальной Америке. Правда, в отличие от рабов, сервенты все-таки могли дождаться и дожидались освобождения. И это различие, пусть и не разительное, в положении белых бедняков и черных впоследствии сыграет свою роль в становлении американского расизма.
Но изначально, находясь примерно на одном социальном уровне, чувствуя в равной степени давление и эксплуатацию, белые сервенты и черные рабы естественным образом не склонны были обращать внимание на различия в цвете кожи и даже в культуре. Историк Говард Зинн в своей известной книге «Народная история США» писал: «Несмотря на предвзятые мнения о черном цвете, несмотря на особую зависимость негров в Северной и Южной Америке в XVII в., существуют свидетельства того, что, когда белые и чернокожие сталкивались с общими проблемами, сообща работали, видели общего врага в своем хозяине, тогда они относились друг к другу как равные. Как пишет об этом исследователь рабства К. Стэмп, черные и белые сервенты в XVII столетии были «удивительным образом безразличны к очевидным физическим различиям между собой».
Историк Эдмунд Морган в книге «Американское рабство, американская свобода» также описывал, как стирались межрасовые границы в случае равных условий нищеты и бесправия: «Есть намеки на то, что две группы презренных изначально видели друг друга разделяющими одну судьбу. Например, среди сервентов и рабов были обычным делом совместные побеги, похищение свиней, попойки. Среди них не было необычным предаваться совместным любовным утехам. Во время восстания Бэкона один из последних сдавшихся в плен отрядов состоял из восьмидесяти негров и двадцати сервентов-англичан».
Естественным страхом эксплуататоров является страх перед объединением эксплуатируемых. И в истории Америки, как уже говорилось, есть страницы, когда оно действительно происходило. Примеры такого объединения можно найти в крупном восстании Натэниэля Бэкона против колониальных властей в 1676 году. Историк Говард Зинн пишет: «В восстании Бэкона правителей Виргинии больше всего напугало то, что в его ходе чернокожие рабы и белые сервенты объединились. В одном гарнизоне сдались «400 вооруженных англичан и негров», в другом – 300 «фрименов и сервентов – африканцев и англичан». Морской офицер, подавивший сопротивление 400 человек, писал: «Я уговорил большинство из них вернуться по домам, что они и сделали, кроме примерно 80 негров и 20 англичан, которые не сдали оружие».
Но если бедные белые и черные так легко находили общий язык друг с другом, откуда тогда взялся расизм? Эдмунд Морган объясняет его классовыми причинами. «Расизм» был вызван пусть и не существенным в масштабе всего классового общества, но все же различием в социальном положении одних и других. Как уже отмечалось, белые сервенты и черные рабы, хотя и находились на самом дне общества и были абсолютно зависимы от воли своих хозяев, все же отличались статусом. Одни, белые, сохраняли право на свободу, могли надеяться покончить с бедностью, «выбиться в люди», другим, черным, все это было недоступно. Одни имели право на мечту, другие и этого были лишены. Правящим классам, осознающих, сколь разрушительную роль могут сыграть восставшие черные, если увлекут за собой недовольных белых, было важно разъединить рабочий класс. И по тем контурам, где уже имелись классовые различия, стигматизированные черным цветом кожи, нужно было провести жесткие, непреодолимые границы отчуждения. Морган писал: «Если бы фримены, чьи надежды не оправдались, нашли общие цели с рабами, питавшими отчаянные надежды, результаты этого могли бы быть хуже всего, что сотворил Бэкон. Решением проблемы, очевидным и постепенно признаваемым, был расизм, разделение представляющих опасность свободных белых и столь же опасных чернокожих рабов барьером расового презрения».
Таким образом мы видим, что расизм как идеология превосходства одной части общества над другой призвана скрыть изначальный классовый антагонизм. Расизм маркирует социальное неравенство строением черепа, цветом кожи, иными признаками. Однако, в действительности, все эти признаки являются вторичными по сравнению с изначальным классовым положением дискриминируемого. Расизм – это естественный шаг от мысли о естественности и оправданности эксплуатации и, следовательно, неравенства до идеи, что есть те, кто на эту эксплуатацию обречен от рождения в силу своих пороков, умственного развития и всего такого прочего, например, цвета кожи.
«Сами виноваты», – сейчас говорят некоторые наши защитники рынка о бедных в точности так же, как ранее говорили рабовладельцы о своих «говорящих инструментах», приписывая им врожденное тупоумие, леность, неспособность к цивилизационному развитию и прочее, и прочее. И таких замечаний от наших капиталистических «робинзонов» по отношению к нашим простоватым «пятницам» приходится слышать с каждым годом все больше. «В современном мире бедными и нечастными являются страны с ублюдочными режимами. А внутри богатой страны бедными и несчастными являются ублюдки», – писала журналистка Юлия Латынина лет десять назад, осуждая охватившие Лондон волнения, вспыхнувшие в ответ на убийство полицейским черного Марка Даггана. «Если не получилось преуспеть по правилам капиталистического мира, то надо этот мир разрушить. Никто не хочет бороться за то, чтобы не было бедных, — это сложно и трудновыполнимо, бороться за то, чтобы не было богатых, – весело и приятно», – пишет Собчак и выкладывает в «Инстаграме» черный квадрат с песней «Убили негра» на фоне американских протестов, вспыхнувших в ответ на убийство черного Джорджа Флойда. Такие вот у нас либеральные «властители дум», наглядно демонстрирующие, что от социального расизма до расизма обычного – один шаг.
Борьба с расизмом всегда была частью той работы, которую вели американские левые. Во всех их программах проблема преодоления расовых барьеров до сих занимает важное место. В современной программе Коммунистической партии США борьба против расизма рассматривается как часть рабочей борьбы. Там, в частности, прописано следующее: «Расизм подрывает единство рабочего класса на всех уровнях. Расизм – это инструмент эксплуатации не только черного и цветного населения, но и белых рабочих… Возможность работодателей оплачивать труд в зависимости от цвета кожи, происхождения, иммиграционного статуса рабочего ведет к понижению стоимости всей рабочей силы. Это позволяет боссам получать еще большую прибыль. Расизм хорош для бизнеса, но вреден для трудящихся всех рас».
Как ни странно, американские коммунисты, поднимая расовый вопрос, в отличие от некоторых российских товарищей, не считают его «уродующим классовую суть происходящего». Напротив, расовый вопрос у них непосредственно связан с классовым вопросом. И не является случайностью, что наряду с лозунгом «Black lives matters» (Черные жизни важны) во время протестов проскальзывают другие, наподобие «Eat the Rich» (Ешь богатых). Кстати говоря, он взят из афоризма Руссо, вдохновителя Великой Французской революции: «Когда бедным нечего больше есть, они будут есть богатых». Тем более что рабочий класс к такой диете подводит сам кризис существующей экономической системы, заставляющий выходить на протесты и белых, и чёрных.
@Марксист,@Марксист