neophyte heretic

чел, а лолита набокова как же? это по сути про тоже самое.

Все рассказчики Набокова в произ­­ведениях, которые написаны от первого лица, — это рассказчики ненадежные. В этом смысле «Лолита» продолжает стратегию, которую Набоков опробовал в романе «Отчаяние». Мы говорили о том, что в «Отчая­нии» герой — сумасшед­ший, человек самовлюб­лен­ный, не лишенный некоторого литера­турного дара и остроумия, но человек с искаженным, неверным восприятием мира, восприятием других людей и восприятием себя в первую очередь. И он постоянно делает такие ошибки, вызванные этими особенно­стями его сознания — сознания маньяка, если угодно. В «Отчаянии» все очень просто, хотя находились критики, которые и в этом случае идентифици­ровали повествователя как автора. Скажем, так сделал Жан-Поль Сартр: он написал рецензию на французский перевод «Отчаяния», и в его интерпретации роман — это исповедь типичного русского эмигранта. Набоков всю жизнь смеялся над этой рецензией и ее автором, считая его не вполне компетентным читателем литературы.
Прежде всего, Гумберт хочет оправдать самого себя, убедить читателей в том, что его страсть к «нимфеткам» носит возвышенный, романти­ческий характер и что он сам не заурядный педофил, а своего рода поэт, собрат Данте и Петрарки, Эдга­ра По и Верлена. Это герой такого особого типа, который Набокову в принципе был ненавистен: он зани­ма­ется жизнетворчеством, то есть пытается организовывать жизнь по сцена­риям худо­жественного текста, по каким-то эстетическим програм­мам — границы для него не существует. И он свои низменные инстинкты, свои преступления, свою подлость представляет как некоторое эстетически значимое поведение. Собст­венно говоря, и в «Отчаянии» (которое нужно читать перед «Лолитой», это такое как бы введение в «Лолиту») герой в первом же абзаце говорит о том, что убийство для него есть форма творчества, пародируя некоторых декадентов конца XIX — начала ХХ века.
Всю вину при этом Гумберт переносит на Лолиту: это не он моральный и физический урод, а она распу­щен­ная девчонка и одно­вре­мен­но дьяволица, сбивающая его с пути истинного; это не он ее из­наси­ловал в первую же ночь, когда они остались вместе в комнате отеля «Приют зачарован­ных охотников», а она его совратила; это она плохо ведет себя с ним, а он жалуется на нее, пытаясь вызвать у нас сочувствие. Второй виновник произошед­шего, с точки зрения Гумберта, — драматург Клэр Куильти, еще более пороч­ный, чем он сам. И если смотреть на проис­ходящее глазами рассказчика, то мы оказы­ваем­ся на его стороне, то есть на стороне зла, одобряя и оправды­вая насилие над беззащитным ребенком.
В тексте нет другой точки зрения: от начала и до конца мы слышим только голос Гумберта Гумберта. Главная задача чита­теля — не дове­ряться рассказ­чику, а понять, что чувствует, что испытывает, как страдает его жертва. Но как услы­шать ее еле слышный голос? Поймав автора на вранье, обращая внимание на те места, где он проговари­вается, где ошибается, где чего-то не догова­ри­вает. Только так читатель может понять, что «на самом деле» представ­ляет собой Гумберт, и не стать соучастником того, что мы сейчас называем сексуальной объектива­цией, а сам герой — «отменой реальности» Лолиты.

youtube