О контекстах, бинарностях и парадоксе предназначенияНеобходимое и достаточноеВопрос "как читать" подчас актуальнее вопроса "что читать". На второй отвечают бесконечные списки и ежеминутно обновляющиеся дайджесты, на первый каждый отвечает перед собой. Если, конечно, вопрос для него существует.
Что значит "как". Мы будем понимать под этим два условных подхода к тексту: пассивный и активный. Пассивный подход не требует эквилибристики в интерпретации: в случае появления "синих занавесок" читатель не задумывается о семантике цвета, о выбранном для обозначения слове и так далее -- он просто идёт дальше. Активный подход связан с тем самым поиском глубинного смысла, с попыткой анализа, расчленения и последующего вскрытия ("если у Мьевиля была отсылка к Моби Дику, я обязана знать!"). Как правило, сам вопрос ставится не перед всеми и не всегда. Мало кто будет задумываться над историей про Колобка или Красную Шапочку, если это не научный, например, филологический, интерес. Тексты наподобие "Сельского Врача" -- случай другой, они так и кричат о том, что сюжет -- последовательность действий -- только верхушка айсберга, что есть ещё что-то скрытое, спрятанное, более важное. Нельзя сказать, будто пассивный подход здесь не к месту, что он ниже активного в нашей импровизированной иерархии. Камю писал, что Кафку можно и нужно воспринимать целиком, и мы, даже не понимая логики, в состоянии, тем не менее, уловить настроение, мотив и о(бес)смысленность происходящего. Или нет.
КонтекстыВ основу сюжета в первоисточнике положена ветхозаветная история о пророке Элише.
И вошел Елисей в дом, и вот, ребенок умерший лежит на постели его. И вошел, и запер дверь за собою, и помолился Господу. И поднялся и лег над ребенком, и приложил свои уста к его устам, и свои глаза к его глазам, и свои ладони к его ладоням, и простерся на нем, и согрелось тело ребенка. И встал и прошел по горнице взад и вперед; потом опять поднялся и простерся на нем. И чихнул ребенок раз семь, и открыл ребенок глаза свои. И позвал он Гиезия и сказал: позови эту Сонамитянку. И тот позвал ее. Она пришла к нему, и он сказал: возьми сына твоего. И подошла, и упала ему в ноги, и поклонилась до земли; и взяла сына своего и пошла. Елисей же возвратился в Галгал.
Образ шубы также связан с его именем: более полно об этом говорится Зои Копельман, посвящённой "Сельскому Врачу".
Если говорить об образах лошадей, то интересно посмотреть на их упоминания в хасидских притчах. Следующая, например, очень косвенно, но связана с Элишей:
Как-то раз Симха Буним поведал своим ученикам:
— На днях пришёл ко мне человек с жалобой, что после сорокадневного поста так и не сподобился узреть Илияху ха-Нави (Илью-пророка), хотя именно это обещали ему святые книги. И тогда я рассказал ему такую историю:
Баал Шем Тов, — да благословенна будет его память, — однажды отправился в долгое путешествие. А, как вам известно, он обладал силой Кфицас хадерек, — то есть умел сжимать пространство и преодолевать огромные расстояния в мгновение ока. И всё же, чтобы скрыть эту свою способность, он ездил в обычном конном экипаже.
Во время того путешествия, о котором мой рассказ, его лошади стали беседовать между собой: «Обычных лошадей кормят в каждой деревне, а мы проносимся мимо селений без остановки. Может, мы не лошади, а люди и станем есть в корчме где-нибудь на постоялом дворе».
После того как они без остановки промчались мимо многих постоялых дворов, лошади рассудили: «Ага, стало быть, мы даже не люди. Мы — ангелы, ибо им в пути не требуется ни еда, ни питьё».
В конце концов, Бешт прибыл, куда собирался. Лошадей отвели в конюшню и поставили перед каждой по мешку с овсом. И они набросились на еду, как это сделал бы любой оголодавший жеребец.
«Так вот, — сказал я посетителю, — у тебя тот же случай. Ты постишься и воображаешь себя ангелом, достойным встретить Илью-пророка. Но по окончании поста набрасываешься на еду всё равно что те лошадки».
— Понимаете? — закончил Симха Буним. — Кто из нас лучше этого человека?
Быстроногие лошади встречаются и у рабби Хаима из Занса:
Смертник сидит в повозке, влекомый двумя лошадьми, которым известен путь к виселице. Эти лошади зовутся День и Ночь, и как скачут они, как скачут!
Мы не имеем достаточных сведений, чтобы утверждать, что читал Кафка и что читал Кодзи. Однако вопрос о последнем появляется неспроста: в рассказе врач не думает о повешении, а в аниме образ наличествует. Ничто не мешает
предположить.
Также одна из сцен, вероятно, отсылает к Распятию (к чему обязательно придётся вернуться позже), и присутствует реверанс в сторону "Голконды" Магритта:
Бинарные оппозицииДвойственность, как мне кажется, для "Сельского Врача" крайне значима, и у Кодзи она проявляется ярче.
Их связь подметил в своё время ещё Пауль Целан в стихотворении "Coagula", сам врач называет рану мальчика цветком, и единственное, что Кодзи выделяет цветом, именно они. Герой, который не в состоянии спасти дорогую ему служанку, вынужден лечить чужого человека. Тёплый красный оттенок, которым отмечена Роза, уродливо отражается в неестественном розовом цвете крови и раны, которым отмечен дом пациента.
Итак, в аниме присутствуют два дома: свой и чужой, желанный и нежеланный. К первому отказываются подвести лошадей, во второй сбегаются, чтобы возложить доктора на кровать. Параллель "дом -- улица" скорее всего говорит о разграничении власти между человеком и судьбой: рельеф у Кодзи принимает вид человеческой головы; на улице лошади сами (или почти сами) решают, как им бежать, но во дворе -- промежуточной территории -- требуется посредничество конюха, представляющего собой нечто среднее между животным и человеком.
- Светское и сакральное, врач и пациент
Пугает ли вас вывернутая наизнанку роль главного героя? Обычная, лишённая религиозных коннотаций, процедура лечения метаморфирует в ритуал, человек профанного мира оказывается вынужденным действовать в соответствии с магическим мышлением окружающих; те, чьи роли совершенно иначе регламентированы в нашем мире, меняются местами, и врач приносит себя в жертву именно в религиозном понимании -- поза недвусмысленно намекает на Иисуса Христа.
Возможно, отсылка к "Замку" и Артуру и Иеремии, которые трактуются как "злой" и "добрый" духи-хранители. Самая сложная и неясная для меня деталь. Они по очереди берут на себя функцию рассказчика, тем не менее дифференцировать ситуации, найти закономерность в "передаче" голоса мне представляется невозможным.
Очевидное: как быстро лошади несут героя к чужому, холодному, бессмысленному и как медленно они плетутся назад; сколько людей сопровождает взглядом врача на пути к дому мальчика и сколько -- обратно.
И к чему это?
ЭпиграфУже было сказано: Кодзи -- не Кафка, и Кафка -- не Кодзи. Попытка интерпретировать "Inaka Isha" как рефлексию над ветхозаветным сюжетом, как дань национальной идентичности, спотыкается и о "распятого" в кадре врача, и банально о национальность режиссёра. Тем более, к аниме есть своеобразный ключ. Эпиграф, бегущий справа налево, как и герой, цитата того же Кафки:
Истинный путь идет по канату, который натянут не высоко, а над самой землей. Он предназначен, кажется, больше для того, чтобы о него спотыкаться, чем для того, чтобы идти по нему.
Утверждение кажется несколько парадоксальным. Обычно "предназначение" (которое в нашей культуре чаще всего определяется как профессия) связано с удачей: считается, что если найти указанный абстрактными высшими силами "истинный путь", то жизнь вознаградит идущего. У Кодзи -- нет. Воля божественная может не совпадать с личной волей человека, может тянуть его против неё, и не к счастью, спокойствию и удовольствию, а в холодную зимнюю пустошь.
Вот так вот.
А вы что нашли?
