Пряный, терпкий воздух сгущающейся уже ночи бурным потоком заполнил лёгкие и вскружил голову. Сознание помутилось, в голове грохотали барабаны в такт сердечному ритму. Сквозь просветы волос тёмной завесой скрывающей лицо, в его глаза хлынул, искаженный кратким недугом пейзаж. Все плыло и бурлило будто он смотрел на мир через зеркало воды, усыпанное мелко подрагивающими трещинами. Он шатался из стороны в сторону как перебравший в таверне матрос, но никому бы и в голову не пришло посчитать его обычным пьяницей - от всей его фигуры, несмотря на наготу и кажущуюся беззащитность веяло чем-то, неправильным, ирреальным. Это сложно объяснить, но временами он будто расплывался и становился всем, а затем схлопывался поглощая самого себя и не оставлял ничего. Разумеется, это было лишь наваждением - смутным предчувствием, но даже так, это ощущение способно было внушать страх. Дверь за спиной истаяла в сумеречной мгле, отрезая дорогу назад - кажущееся избавление от объятий мучительной могилы переменилось очередной западней. За краткий миг до этого он ощутил непонятную тревогу, которая с каждым ударом сердца, отдающимся в голове грохотом, все глубже вгоняла леденящее лезвие в контуженный перемещением мозг. Как ни странно это пошло ему на пользу: в голове прояснилось, а шелуху бездумного бреда, выжгло пустотой ледяного спокойствия. В мгновенье ока он стал чем-то совершенно другим - то, что изредка лишь проступало теперь окончательно вырвалось наружу. Эта ужасающая в своей непостижимости метаморфоза не была подвластна взгляду: он все так же стоял на месте и даже продолжал безвольно болтаться, в то время как, где-то на задворках бытия, пустота, которая покоилась в крохотном уголке духа, теперь заполнила всё есстество и алчно поглощала любые изменения в пространстве. Сонное копошение жуков в траве, дуновение ветра, шорох корней растущих глубоко под землёй и, конечно, абсолютно неслышное за незримой преградой дыхание - ни одна вибрация звука, ни один, сколь угодно ничтожный, отсвет жизни не мог остаться незамеченным. Поэтому он совершенно не удивился, когда ночную идиллию нарушил едва уловимый звук открываемой из ниоткуда двери, и в его сторону метнулось размазываясь в сумерках чёрным пятном, но ослепительно сияя жизненной энергией, человеческое существо.

В своем изменённом состоянии, Безымянный явственно ощущал опасность исходящую от этого существа; хоть оно и не могло навредить его внутренней сущности, зато телесная оболочка была крайне уязвима. Но он уже знал, что делать, при этом голова оставалась все такой же пустой. Мысли были не нужны, он черпал знания не из памяти, не из жизненного опыта, и даже не из анализа ситуации, он просто видел, то что ему необходимо сделать в следующую секунду, чтобы остаться в живых. Это было даже не интуицией, но что-то сродни ей, гораздо более отточенное и совершенное - абсолютный инстинкт.

Безымянный выждал ещё немного, строя из себя полоумного, а затем, опередив противника на долю мгновения нанёс удар первым. Он бил наверняка и бил в самое незащищённое место: из укрытия в котором скрывалась, не оставшаяся незамеченной вторая сигнатура раздался пронзительный вопль ужаса и почти сразу же полетел кинжал навстречу вынырнувшему из кустов врагу. Мгновением позже фигура нападавшего существа в ореоле из искр, угодившего в защитное поле ножа, скрылась за густыми кустами, а он стремительно бежал прочь, невзирая на нещадно бьющие по телу ветви. В руке он сжимал подобранный ранее медальон, который имел особое, сакральное назначение - оно назойливой мошкой стучалось в гладкую стеклянную поверхность пустоты, но пока только лишь на уровне ощущений. Безымянный знал, что кинжал не сможет навредить этому с виду хрупкому существу - оно обладало непонятной способностью искажать и уплотнять пространство перед собой, как знал и то, что атаки в спину уже не будет.