А дождь так и продолжал поливать серые пыльные застройки, как иступлённый и ослеплённый воин посреди кровавой сечи, будто желал покарать и потопить их в своих мутных и холодных водах. Ибо нет ничего яростнее и сильнее (читай, справедливее) стихии. От такого вида разве что безнадёжно и мрачно на душе, что черви закопошатся вместо мыслей в голове. Но не таков был блаженный Маркус Хайнеман. Он с наслаждением глядел из окна своего номера на мягком вольтеровском кресле алого цвета в гостиной и сладко покуривал папиросу из раритетной коллекции импортного табака. На лице его нарисовалась улыбка на зависть Чеширскому Коту. Приглядишься к нему, а тень уполномоченного господина, падающая от горящих свечей, кажется гигантской и чем-то монструозной.
"Ах! Какая же лепота!", — восторженно произнёс Хайнеман. "А этот старикан на небесах внушал мне всё басни о довольстве гармонией и благодатью в мире. Ага, как же! Как будто это насытит того, кто является частью ТОЙ силы, творящей добро и желающей всему зла?" — с усмешкой проронил он и выпустил поток сизого дыма по комнате. Для радости старшего инспектора не хватало лишь пылающего мирового багрянца над городом, молний и звериных раскатов грома. Вот он резко потушил сигару о пепельницу, напоминающую человеческий череп без своей положенной крышки, встал, накинул на себя тёмное пальто, надел серое кепи с кокардой министерства Истины, спустился на первый этаж и вышел на улицу с довольной миной. "Интересно, как там этот чудный малый справляется с моим небольшим поручением? Прошло полчаса, как мне доложили, что он уже связался с этим падшим подонком. Или как там его? Киллиан... Шмилиан... ну и чёрт с ним, хе-хе! Пусть мёртвые сами погребают своих мертвецов", — с этими мыслями Маркус, выдав едкий на цвет и запах каламбур, упрятал в воротник свой идеальный греческий, как у Аида, нос, накинул поверх кепи тёмный капюшон и двинулся в путь, грациозно по-английски удалившись от парадной. Как оказалось после, то в таком неизвестном направлении, что ищейки Гарда (совсем желторотые пташки) не смогли вычислить маршрут подозреваемого. Может, от неопытности. Может, от непроглядной тьмы во всех щелях мегаполиса. Из отчётов были то там, то сям сумбурные донесения о том, что слышалось бряцание копыт о мокрый асфальт. Кто-то рапортовал о том, что наблюдал едва уловимую тень чёрного пуделя, которая тут же не то скрылась за углом в подворотню, не то растворилась на пустом месте.

×××
Этот сон.
А могут ли сны быть на самом деле правдой?
Или же исключительно плодом моего воображения?
Зачем снятся сны?
Зачем нам они даны?
Раз мы их видим, может, это кому-нибудь нужно, чтобы мы грезили и смотрели по ночам все эти небылицы?
А небылицы ли это? Или…
Вот снова / я вышла на улицу / подкралась к девушке / и вцепилась ей в шею выпить кровь / это чувство похоже на страстный поцелуй / она так похожа на Футабу / те же красивые глаза / то же лицо / но затем после трапезы / это была не она / это была не она...
ЭТО БЫЛА НЕ ОНА!
С ярости / с пеной во рту и с желчью в глазах / разорвала пальцами её тело / вцепилась зубами в её внутренности и начала грызть / грызть / грызть / впиваться зубами в обмякшую плоть и вырывать с корнем мясо и кости / после меня вывернуло / кровавая блевота / чёрт / ещё и не девственница / холодно / холодно / холодно / холодно / хочется ещё
Ещё
Ещё Ещё
Ещё
ЕЩЁ!
Но почему это была не Футаба?

И тут же я просыпаюсь у себя на кровати. Уже четвёртый день вижу похожий сон. Как я по ночам ловлю зазевавшихся девушек и пью их кровь. Но на мне ни пятнышка. Это выглядело, как сон, но эти ощущения так реалистичны. Как будто пальцы запомнили звук разрывающей плоти. Нечто внутри шепчет и урчит, будто хочет ещё. Под дверью лежит конверт, а в нём записка от Маркуса встретиться в 10 вечера у моста. Просит поговорить о том, как я себя чувствую после реабилитации и не испытываю напряжений от перевода на новую должность. В последнее время я часто захожу к инспектору Маркусу. Он с душевной теплотой встречает меня и поит чаем по вечерам. Я за чашечкой зелёного делюсь с ним своими переживаниями и тревогами. Он даже вчера дал мне слово, что устроит мне в ближайшее время тайную встречу с Футабой. Уж такая служба у меня — не иметь никакой личной жизни. Только общение по работе. Есть такая профессия — государство защищать от врагов. После моей выписки начальники назначили Хайнемана Маркуса моим наблюдателем и рабочим консультантом. Но вот уж поскорее настал бы день моего воссоединения с Футабой! Даже всё беспокойства от ночного кошмара уже растворилось. Ох, вот бы поскорее! Поскорее бы увидеться! Уж сколько времени прошло, как мы расстались... как я соскучилась! А ещё дождик идёт, какая красота! Уже сентябрь заканчивается, а сегодня на улице так тепло!

Так Кацура скакала по лужам, совершенно позабыв о своём служебном положении, словно дитя малое, в надежде, что сегодня она увидится с Футабой. Прохожие в тёмно-зелёных дерматиновых плащах-дождевиках с капустными лицами проходили мимо и не замечали жизнерадостной, чуть ли не летящей, походки девушки в форме карателя. Она будто порхала, прыг-скок, прыг-скок, прыг-скок. "Уже скоро будет мост, а там...", — чуть было не подумала Кацура, но вдруг прервалась.

Бум! Что-то внутри ударило во мне.
БУМ-БУМ!
О-ой…
Что это со мной? Почему я так внезапно упала?
Где я теперь?
Ноги!
Им будто нитки обрезали…
Всё как будто закружилось в водовороте?
Меня туда засасывает…
Зачем?
Что ему от меня нужно?
в моих глазах смешалось /СПАСИТЕ!/
будто все цвета и ощущения испарились /СПАСИТЕ!/
время ускорилось будто я теперь лечу на комете /СПАСИТЕ!/
оставляя весь мир позади /СПАСИТЕ!/
нет это мир убегает от меня /СПАСИТЕ!/
убегает весь мир /СПАСИТЕ!/
вот всё вокруг уподобилось кадрам из кино которые стали прокручивать при перемотке /СПАСИТЕ!/
сцены быстро сменяли друг друга /СПАСИТЕ!/
безликие дождевики /
врéменные лица /
бетонные коробки /
пустынные улицы /
одни дождевики /
в мгновении ока пробегают мимо меня /
бурые занавески /
мигом направили свой взор на меня /
тучи летят /
стук и дребезжание дождевых капель /
он стал будто жужжать на ухо /
всё пищит / СПАСИТЕ! /
Зачем это всё?
Кто это всё придумал?

×××
Вот пробивается мне в глаза мутный и колючий свет. От него глаза едва продираются. В голове какой-то вой, будто волки молятся на луну. В зубах что-то прорезается. Внутри всё кипит и воспламеняется, словно бы меня пересадили в другое тело. Нет, другое. Но что это? Что так жжёт внутри меня? Но это такое приятное чувство. Тепла. Ещё тепла! Этого приятного, вкусного и солоноватого тепла! Ещё-ещё-ещё!

Теперь я очнулась. На самом деле, едва тут можно что-то разглядеть, маленькая стеклянная лампочка ещё из старых времён, покачивая, даёт комнатушке едва уловимое освещение. Не могу до конца всё понять. Похоже, что не все мои чувства пришли в норму. Но всё же можно разглядеть обстановку. Да только и разглядывать нечего. Будто это какой-то подвал, куда сносят всякий хлам, когда нужно барахло заменять новой вещью. Какое расточительство! Сколько ещё рабочего, а оно здесь лежит и покрывается пылью. Но почему-то я огорожена металлической решёткой. Где это я? И что же со мной произошло? Кто-то появляется из тени дверного проёма. Это инспектор Маркус! Но почему он так недобро на меня смотрит. Почему? С такой зловещей и острой ухмылкой. И сам теперь больше походит не на человека, а на существо, сотканное из чёрных теней. Он что-то говорит. Да и ещё настолько чеканно выговаривает каждое слова, подыгрывая мимикой на лице. Но я ничего не могу расслышать! От этого мне становится мутно, будто меня вывернет, как в тех кошмарах. И вот. Что-то липко на моих ладонях. Что это? Я уже вся дрожу. Боязно. Что ещё будет дальше? Эта нечеловеческая ухмылка меня отбрасывает в метель. Боязно. Всё стынет вокруг. Эта тень будто нависает надо мной и вдавливает меня в землю, не давая пошевелиться. Боязно. Всё ниже и ниже опускаю голову. Там… там… там… на груди лежит уже холодное бездыханное тело Футабы. Она, похоже, иссохла, будто жизнь покинула её. Только лицо осталось таким же прекрасным и чистым, каким я его запомнила в день нашей первой миссии. Она так сейчас похожа на розу, которую высушили, положили под пресс и поместили в гербарий. На шее две небольшие красноватые дырки. Странно… она улыбалась, словно это было её последним усилием в её жизни, её прощальным подарком мне. Зачем… когда я не заслуживаю теперь никакой благодати и никакого прощения? Но в то же время так тепло внутри! Так тепло, что вся урчащая жажда утихла и вернулась в своё мрачную берлогу.
Будто в моих руках красивый сорванный цветок.
Он с блеском отражается в моих алых глазах.
Сладок запретный плод.
И вот облизываю от удовольствия запачканные кровью губы.
Хах… ха-хах… Ахахахахахахахахаха!
АХАХАХАХАХАХАХАХ!
Ничто не сдерживает мой будоражащий и чудовищный смех.
Ничего.
Почему? Почему всё так произошло? Почему теперь я радуюсь над телом моей подруги, которую поклялась защищать и любить. Знаю, это сон, и…
— Уже нет, все твои прошлые сновидения были явью, а вся явь — сном, — эхом разнёсся по комнате бас Маркуса, — теперь ты станешь служить мне как монстр на побегушках, у меня есть небольшие планы на твой счёт…
О чём он говорит? Это не тот Хайнеман Маркус, которого я до этого знала. В нём что-то совсем чужое, совсем…
— Демоническое?
Лукаво усмехнулась добрая тень, прикрыв ладонью в кожаной перчатке рот.
Его смех обволок весь подвал, что вот-вот обрушится потолок. Как только он закончил хохотать, продолжил: «Если будешь меня слушаться, то я верну твою подругу к жизни, так уж и быть. Но для начала, заключим-ка контракт, таков — наш закон. И чёрту не увильнуть от таких негласных обязательств. Не ты первая — и не ты последняя».
Не колеблюсь. Мне надо всё исправить. И вот — моя крупным почерком подпись кровью на бумажном клочке.
Жребий брошен.
— Верно, — с торжеством произнёс поддельный инспектор, — раз все фигуры расставлены на доске, то можем начать игру!